может оказать воздействие даже сама социология, поскольку интерес к этой науке на сегодняшний момент является массовым и социологические теории и выводы, безусловно, влияют на массовое представление об общественных процессах.
Отношение между действующим человеком и социальной структурой Гидденс считает двойственными: с одной стороны, социальная структура выступает ограничителем свободы действий человека, с другой – открывает перед ним возможность действовать в обществе. Яркий исторический пример, в некоторой степени иллюстрирующий теорию Гидденса, дает биография М. В. Ломоносова, который был не только гениальным ученым, но и не менее гениальным карьеристом. Он сделал карьеру ученого в стране, в которой проторенных путей построения такой жизненной траектории еще не было[43]. Он одновременно явился и творцом структуры, и ее выгодоприобретателем. Ломоносов не только занимался наукой, но успевал общаться с вельможами, сочинять оды, прославляющие восшествие на престол всех монархов, коронация которых пришлась на его век, угождать покровителям и интриговать против врагов. До Ломоносова статус ученого в России был не вполне ясен: древнерусская традиция помещала светского грамотея где-то в самых низах общественной лестницы, серди писцов и мастеровитых ремесленников. Петр сделал важный шаг к повышению статуса ученого, открыв в Петербурге Академию наук. Но великий император не успел придать этому начинанию сколько-нибудь завершенную форму – формирование Академии завершилось уже после его смерти. И только благодаря стараниям М. В. Ломоносова статус ученого был выведен на уровень элиты. Ломоносов, начавший жизнь крестьянином Двинского уезда, закончил ее дворянином-помещиком в генеральском чине статского советника[44]. Социальный уровень ученого – академика и профессора, заданный Ломоносовым, продержался не одно столетие, пережил и революцию, и распад СССР. Но в настоящий момент, похоже, заданный им кумулятивный эффект начал угасать.
Другая интересная теория, рассматриваемая в книге Тихоно-вой, – теория американского социолога Мелвина Кона[45]. По его мнению, размежевание между высшими и низшими классами можно определить по психологическим установкам их представителей. Для высших классов характерны активная жизненная позиция, творческий подход, индивидуализм, установка на постановку личных целей и достижение их (поэтому этот подход часто именуется «достиженческим»). Низших же характеризует инертность, конформизм, социальная пассивность. Они всегда «плывут по течению». «Установки на достижение являются основной ценностью для людей высокого социального статуса, которые ощущают себя компетентными членами благорасположенного к ним общества, – писал М. Кон. – Конформизм, напротив, характерен для более низких социально-стратификационных позиций, на которых люди видят себя менее компетентными членами равнодушного или враждебного к ним общества»[46]. Человек с более активной жизненной позицией имеет больше шансов занять высокое социальное положение и заработать больше денег. Человек инертный – меньше.
Причем влияние социальной позиции и психологической установки – взаимное. Низкая социальная позиция приводит к чувству бессилия, а это в свою очередь ведет к инертности. Инертность же взаимообразно продуцирует прозябание в низкой социальной позиции. И напротив, высокое положение стимулирует высокую активность, а она является залогом социального успеха.
Сама по себе теория хороша, и, пожалуй, каждый из нас может вспомнить примеры из личного опыта, которые ее подтверждают. Однако в контексте исторического взгляда на общество у нее есть два значительных недостатка. Во-первых, в ней нет внеличностных критериев социальной принадлежности индивида, изучить личные умонастроения которого мы за давностью лет не можем. Именно поэтому (и это во-вторых) абсолютно все общества настоящего и прошлого будут выглядеть совершенно стереотипно: активные верхи и пассивные низы. Такое разделение может быть полезно для юноши, обдумывающего житье: в нем содержится явно читаемый императив: будь активен, и ты добьешься успеха. Но для внешнего наблюдателя, стремящегося понять не общее, а особенное, отличающее конкретное общество от других, оно, как кажется, будет малопродуктивно.
Полезней для анализа исторического материала выглядит концепция оксфордского социолога Джона Голдторпа. Н. Е. Тихонова характеризует его теоретический подход следующим образом: «Ее теоретической основой выступает специфика производственных позиций (т. е. позиций на том социальном поле, которое связано с особенностями рабочих мест, существующих и возможных в рамках данного общества), но замеряемая не столько через наличие собственности и характер труда (физический/нефизический), сколько через условия и отношения найма, отражающие особенности переговорных позиций индивидов на рынке труда и масштаб их власти (хотя бы в форме автономии) на рабочем месте»[47].
В концепции Голдторпа учитывается набор весьма важных критериев: условия найма (срочный/бессрочный контракт), количество подчиненных, степень автономности в принятии производственных решений и пр. Теоретические новшества концепции изначально задумывались как необходимый инструмент для анализа процессов, происходящих в современном постиндустриальном обществе: «обуржуазивание» рабочего класса, трансформация собственности в корпоративные формы, усложнение форм трудового вознаграждения и пр.
При помощи названных критериев можно, например, понять, чем профессор (впрочем, не наш, а оксфордский) отличается по своему статусу от водителя погрузчика. Ни у того, ни у другого нет подчиненных, но профессор существенно свободней в выполнении своих трудовых функций. Его деятельность гораздо сложнее проверить, ведь конечным результатом его работы должно быть более глубокое понимание студентами тонкостей изучаемого предмета. Для того чтобы измерить эту глубину, необходимы специальные знания, которыми в полной мере обладает только сам профессор. Российские реалии, увы, этому идеалу не соответствуют и профессоров вполне смело контролируют люди без образования, но речь идет о принципе. Деятельность водителя погрузчика контролируется легко: погрузил – молодец, не погрузил – плохо, погрузил, но сломал – тоже плохо.
Вместе с тем концепция Голдторпа неплохо работает и на средневековом материале. Возьмем для примера такую непростую категорию, как княжий тиун. С одной стороны, тиун – это холоп, раб. При поверхностном взгляде его положение может представляться как низкое. Но, с другой стороны, в подчинении княжего тиуна находятся многочисленные работники обширного княжеского хозяйства. Причем далеко не все они имеют рабский статус – были среди работников, вовлеченных в орбиту хозяйственного обеспечения княжеского двора, и свободные, и полусвободные категории населения.
Если расписать положение тиуна по критериям Голдторпа, выйдет следующее. Во-первых, насколько можно судить по имеющимся источникам, именно тиун и ключник были главными фигурами организации трудового процесса в хозяйственной сфере и не имели над собой вышестоящих начальников в производственных вопросах. Собственно, рабское состояние, предписываемое тиунам Русской правдой, – это оборотная сторона высокого доверия, которое оказывалось им. Хозяин впускал их в «святая святых» своего дома, открывал доступ ко всему имуществу и тайнам – похолопление должно было служить некой гарантией от возможных злоупотреблений. Таким образом, тиун имел большое количество подчиненных и был вполне автономен при выполнении служебных обязанностей. При этом условия ряда (т. е. контракта) можно оценивать двояко: контракт был бессрочный, и значит, стабильный. Но в остальном завидным его не назовешь: рабское состояние принималось навсегда и распространялось не только на самого заключившего,
