Всё изменилось: теперь весь край города, каждый дом, полыхнул ярчайшим светом. Просто Солнце встало за спиной, осветило портал в другое; оно отразилось миллионами зайчиков, приглашая сюда снова, так реализуя новые наши мимолётные времена и будущие встречи.
Дверь
Потащило меня по улице не на машине, не на двухколёсной штуковине, называемой велосипедом или самокатом, а на ногах — самом древнем известном средстве передвижения. Они, ноги, в тот день шли и шли себе подальше, еле поспевая за «куда глядящими глазами». Я не видел мелких деталей по пути и всё шёл только вперёд. Я устал считать чёрных кошек, перебегающих мне дорогу, видел во всех встречных женщинах баб с пустыми вёдрами. Магазины не интересовали меня по причине отсутствия денег, а ненавязчивая реклама на каждом углу даже не нервировала по причине моего к ней абсолютного равнодушия.
Ноги устали тёпать от одного светофора «с красным человеком» до другого и просились приостановить дальнейшее продвижение.
Конечно, я был задумчив, отрешен от всего и, наверно, со стороны стал похож на электроутюг без энергии или воздушный шар без воздуха. Надо срочно было передохнуть, присесть, в конце концов, и перевести дух. Но ни впереди, ни сзади не было ни одного приличного места, чтобы это проделать.
Вдруг я упёрся в большую красивую дверь. Всего-то. Имело место противостояние один на один этой двери, как таковой, и меня, как человека, к тому же усталого путника. Оглядевшись, я понял, что очутился перед входом в музей и почему-то обрадовался этому, ведь никогда здесь не был, даже потрогал через карман свой смарт, который всегда со мной. Да, именно так — «и ночью, и днём со смартом живём!» Привык я к его советам. Надо что — сразу туда. Надо фото? — пожалуйста; почему голова сначала рыжая, а потом седая? — потому; сколько корней из двух? — нисколько, потому, что корни из цифр не растут.
По инерции и из любопытства я прикоснулся рукой к красивой большой ручке и даже ощутил её тепло. Потом отдёрнул руку и достал смартфон. Набрал вопрос:
— Почему дверная ручка в музее тёплая?
Пришёл ответ:
— Ручка впитала и впитывает в себя энергию многих людей. За неё брались тираны и вожди, маршалы и важные министры, а также и другие люди, поэтому, согласно закону сохранения энергии, ручка должна быть теплее окружающей среды.
— А тут берусь за неё я, — подумал я и представил, как за неё бралось множество людей из прошлого. Вот сухие, пронырливые чиновники, стоя за дверью, подслушивают тайны и передают потом их кому-то, открывая и закрывая дверь, а, значит, берутся за эту самую ручку, вот офицер выставляет караул из солдат, открывает дверь, а потом надолго замирает в неподвижности на приёме или балу. Вот какие-то громко бранящиеся люди с красными бантами гремят этой тяжёлой дверью, с трудом открывают её и сначала прибегают в здание, а затем убегают быстро куда-то прочь. Я услышал, как в помещениях, куда ведёт меня музейная дорога, звучит красивая музыка и стихи, сдобренные уютом и миром, нет волнений с испепеляющей революционной страстью, нет знойных летних погод, нет никаких снежных буранов.
Вообще очень странно, что моя сегодняшняя дорога привела меня сюда к этому входу. Я понял ещё, что там за дверью находится какая-то другая жизнь, где всё и вся клокочет неизвестностью, и там спрятана какая-то тайна. Затем обратился к неодушевлённому помощнику:
— Мне будет интересно в музее?
— Да, — последовал короткий ответ.
Дверные полированные бока несли на себе лак с разводами грязи от летающей в воздухе погодной пыли. При этом шпингалеты крепко держали одну половину двери, чтобы сюда не было хода всяким случайным, да и красивая ручка зазывала всех желающих зайти внутрь. С трудом я открыл тогда дверь.
Лохматый полумрак вестибюля отразился в начищенных канделябрах, заставлял загораться свечи и глаза.
В главном зале по обеим сторонам в нишах стояли караульные солдаты в парадных мундирах.
Бал в разгаре. Как раз дают полонез Огинского. Пары танцующих следуют грациозно одна за другой чётко в такт. Движения выверены. Кавалеры в мундирах и костюмах стараются вовсю, чтобы удивить публику, стоящую у стен недалеко от галунов на картузах караульных, а танцующие с ними дамы стреляют глазками и гордятся своими партнёрами. Дамы же, кто не танцует, завидуют им и пёстрыми веерами отмахиваются от духоты и скуки. Рука в кармане судорожно сжала смартфон.
— Что скажешь?
— Танцуй!
Оркестр старается, тщательно выводит каждую звучащую ноту в мелодию. Получается. Дирижер рад, что всё идёт гладко. Он хитро улыбается и поглядывает прямо на меня. Заиграли вальс. Пары начали кружиться на волнах волшебной мелодии, и дирижер взмахом руки сменил декорацию танцевального зала на цветущие каштаны венского парка. Ещё его движение, и я танцую с брюнеткой-партнёршей, в которой постепенно узнаю свою первую любовь: очаровательную, неразделённую. Танец продолжился. Я чувствую, что мне уже на раз-два-три много лет. Моя спутница … Волосы уложены, макияж яркий, маникюр. Лицо жены…
Снова танец в зале. Я вспоминаю и не помню, смотрю на себя со стороны и чувствую изнутри. Я в паре с брюнеткой, мы начали вальс. А глаза-то наши встретились!
Я очнулся перед музейной дверью и ещё даже не попытался открыть её, затем ласково прикоснулся, погладил её красивую ручку. Танец окончен. «Усталость прошла», — высветил мой смартфон, но я ему не верю…
А дверь снова открывается, но уже не мне, а уже другому моему «я». И божественные пары снова под полонез возникают передо мной. Чётко и грациозно. Веера. Караул на дверях и у стен. Дирижёр.
Я нахожу, что его и моё грустное настроение — переход к чему-то хорошему и прекрасному.
Только остаётся не забыть затворить за собою волшебную дверь. И я открываю глаза. Красивая какая. У неё массивная ручка…
Итак, открываю!
Лесная лень
Ура! Мы вырвались на природу, а тут, как известно, авторитарно всем правит госпожа Лень. Она живёт здесь, притаившись за каждым зелёным кустом, каждым деревцем и даже травинкой. Вверху по небу в обволакивающем жужжании каких-то лесных насекомых медленно плывут произведения её искусства — белые облака, а внизу мы — бездельники, приехавшие сюда из каменных домов.
Солнце щурится через кроны и, меняя своё местоположение, незаметно, медленно двигает тени от деревьев, а рукава его лучей успевают высветить в полумраке леса светлые пятна, на которых от удивления останавливается глаз.
То тут, то там вдруг слышишь, как дятел выстукивает стволы больших сосен, стоящих на нашем пути, их огибает
