тотчас выяснилось, что от вида обильной крови девушка падает в обморок. Но, узнав, что у неё отличный аттестат, инструктор с кубарями в петлицах перевёл стрелку фронтового эшелона на мирный тупик, назначив её педагогом, вынудив, заодно их с матерью всю войну перебиваться на одну рабочую карточку. Года два она преподавала первоклашкам, ну а в 46-м очередной судьбоносный поворот. Руки мальчишек, державшие вчера винтовку, потребовались на гражданке.
«Жди меня, и я вернусь!» — Знаменитые строчки Лиза декламировала так, словно сама Валентина Серова объяснялась в любви с экрана.
Вчерашние фронтовики заворожено внимали трогательной барышне. Вскоре появились провожающие: Илья был младше Лизы всего на год, на фронт выпущен из военного училища в 42-ом младшим лейтенантом. Как их, лейтенантов, немцы косили, она наслушалась немало — почище рядовых, не потому ли он вызвал у неё симпатию. Разумеется, отвалялся своё по госпиталям, вернулся домой, судьба!
Поселились молодые за загородкой в комнатке рабочего барака; другую половину занимала мать; своего первенца — Антона Лиза назвала в честь пропавшего отца, вылитой копией которого была сама. С помощью жены Илья окончил вечерний институт, на заводе вступил в партию, стал делать карьеру. Живое живым! Зря, что ль, воевали. Лиза с её старорежимными представлениями о порядочности стала помехой, и её младший лейтенант нашёл более ему подходящую: молоденькую дочку какого-то городского начальника…
На заре хрущёвской оттепели, надорвавшись в цеху, бабка сгорела на глазах, успев шепнуть дочери:
— Помяните меня в церкви! Свечу поставьте, чтоб душа упокоилась!
Лиза с сыном осиротела совсем. Но она не умела унывать! Держась с достоинством педагога, в омут не бросилась. Антон с утра до вечера в школе — сначала на уроках, потом забежит к матери — этажом выше. Одноклассники до поздней ночи по улицам шастают, а он «Занимательную астрономию» для себя открыл. В школьном телескопе вместо убожеств провинциального бытия — Луна с кратерами, которые можно потрогать пальцем, и, словно живые, кольца Сатурна. Тогда Антон сразу твёрдо решил, что станет физиком и сдал экзамен по почте в заочную физматшколу легендарного Физтеха. Лиза уже мечтала, как приедет к сыну на каникулы, они вдвоём пройдутся по Таганке, спустятся к Москве-реке и где-то за Крутицким подворьем отыщут домик её родителей.
Умерла она внезапно от перитонита поздней осенью 64-го. Покуда дожидались «скорую» да наощупь пытались разобраться, Антон испуганно удерживал материнскую руку.
— Держись сынок, горемыка мой, — с видимым трудом выдавила из себя в напутствие Лиза. — Теперь ты совсем один остался…
Её увезли, оказалось, навсегда. Отец Илья, чтоб не подмочить себе репутацию — маленький городок, слухи и всё такое, скрепя зубы, вспомнил об отпрыске. Антон сам настоял остаться в комнатке барака, и ежедневно, теперь в обретённой собственным умом школе стремился решать в день не менее десяти задач по физике и математике. — И выстоял.
«Но однажды устанешь ты от одиночества, и согнётся гордость твоя, и ты воскликнешь: „Я одинок!“»
Весь май и июнь того памятного года они с Маринэ запоем читали Ницше вслух. Запретный плод так сладок! Бедная девочка, какой же невообразимый конец! Революция пожирает своих детей. Никогда даже в мыслях он не допускал, что философия «дантонов» и «робеспьеров» так близко осязаема. А может, это её Голгофа?
— Смертью смерть поправ: своей нелепой гибелью Маринэ остановила череду каиновых предательств и крови в роду Водопьяниновых?
Ритмичные удары колокола в ночной тиши — невзирая на обстоятельства, время продолжало движение вперёд. Пробудившись от воспоминательного сна, Антон внимательно оглядел комнату. В дальнем углу покачивался в такт бегущим секундам маятник старинных напольных часов. Торшер мягко высвечивал возле дивана, на котором прикорнула Вероника. Теперь она — его дочь, и до отъезда её нельзя отпускать ни на шаг. А то, как бы супермен-разведчик не начал куролесить дальше? Кассетой пусть пользуется в Москве лично Дамир Павлович. Полезешь в их катавасию — узришь Маринэ на том свете рядом с матушкой, отзывающейся вещими снами. Он поднялся и прикрыл пледом ножки Вероники. Какое изящество во всей её лёгкой фигурке! Что же дальше? У Олега Степаныча выходной, он гостит у декана, и до понедельника много воды утечёт. Письмо. Его нужно прочесть, пока девушка спит. Антон встал, проверил двери и отыскал конверт:
«Дорогой мой. Я пыталась писать тебе все 20 лет, с тех пор, как мы расстались. И всякий раз не находила нужных слов. У меня всегда было слабое сердце. В 18 лет доктора категорически заявили, что вообще нельзя рожать. Родители понимали это и по-своему берегли. О беременности я узнала перед отъездом. Видимо, нужно было сказать тебе? Но так хотелось родить ребёнка! Да и неизвестно, как сложилась бы жизнь? Ведь мы мало знали друг о друге. Отец поставил категорическое условие: или — или? О моём выборе тебе известно. Я попросила, чтобы он приглядывал за тобой издалека. Молодым талантам не просто найти себя. Слава богу, жизнь тебя не сломала. Я узнала, что ты защитился и женат на достойной женщине. Когда наша дочь сообщила, что посылку передал некий обаятельный физик — Антон, я, между прочим, попросила узнать фамилию. И вдруг эта поездка в Дрезден! Наутро Вероника сказала — кто ты, и я поняла, нас троих спасло провидение Господне. Надеюсь тебя увидеть, но что-то нехорошее витает в воздухе и сдавливает грудь. Если сейчас в твоих руках это письмо, читай, предчувствия оправдались. Благодаря тебе, я прожила эти годы, как позволено мне. Береги нашу девочку. Прощай, мой дорогой, и прости за всё».
От строчек веяло такой мудрой грустью, словно их писала не промелькнувшая несколько месяцев в его жизни женщина, а сама Матерь Божья, оставшаяся в греховном мире, но не потерявшая веру и не принявшая его грехов.
Антон вздохнул и потёр виски:
«Подожди-ка, — он ещё раз внимательно перечитал письмо. — Вот тебе бабушка и Юрьев день! — Оказывается, все годы жил и работал под приглядом. Хорошо хоть, чекисты не беспринципны, тоже люди со своим кодексом чести…. Интересно, Степаныч знал? — Вряд ли, скорее догадывался и вопросов не задавал. Он произрос, когда за излишнее любопытство надолго в цугундер могли усадить».
Вспыхнувшие, было, уколы запоздалого самолюбия быстро испарились. Антон остановил маятник на часах, потом закрыл покрывалом зеркало в прихожей. Душа Маринэ не должна метаться в одиночестве по чужбине. Они заберут её вместе с телом домой в Москву. Куда же ей ещё!
На следующее утро из гостиницы он позвонил Ирине:
— Я прилетаю завтра вечером, так получилось. Обо всём расскажу дома. Я страшно по тебе соскучился!
— Вот и
