Гнев Ноны рос. Она чувствовала удары посоха как отдаленные стуки по ногам и бокам. Ослепленная кровью, она видела, как перед ее мысленным взором ярко извивается Путь. Одной рукой Нона искала глаза Хеллан, судорожно двигая в воздухе скрюченными пальцам. Другой рукой она прикрыла голову, одновременно пытаясь впиться зубами в плоть и сухожилия на шее Миры.
Она может погибнуть, но тех, кто останется стоять на ногах, будет недостаточно, чтобы унести мертвых.
— Нет!
Прежде чем ее челюсти успели сомкнуться, прежде чем она коснулась ужасной силы Пути, Миру оттащили от нее — тело девушки проплыло через дверной проем в Серый дорм. Что-то большое нависло над Ноной и Хеллан. Нона сморгнула кровь. Огромная фигура. Посох ударил о плечо фигуры, дерево раскололось.
— Неужели? — Голос Дарлы.
Дарла повернулась и ударом кулака расплющила удивленную Кроси. Оттолкнув ногой Хеллан, она подхватила Нону одной рукой.
— Пойдем, ты. — Она шагнула через главную дверь на хлещущий дождем ветер, Нона оглянулась через плечо. Позади них кто-то кричал от боли. Наверное, Джоэли. Или Элани. Или обе.
После двух поворотов и ста ярдов Дарла усадила Нону у задней стены скриптория.
— Дай посмотрю.
— У меня все хорошо. — Нона совсем не чувствовала себя хорошо. Рука не желала разговаривать с ней, а разум был красным от Кеота, вопящего об убийстве.
— Ты не выглядишь хорошо. Ты вся в крови. — Дарла ткнула тупым пальцем в лицо Ноны. — Я должна отвести тебя к Рози.
— Нет. — Если она окажется в санатории, ей потребуется целая вечность, чтобы оттуда выбраться. — Это не моя кровь.
— Зато посох твой. — Дарла вытащила щепки из икры Ноны. — Они набросились на тебя, да?
Нона разрешила голове опуститься на грудь. Ребра болели при каждом вдохе.
— Не думаю, что кто-то из них снова набросится на кого-то в ближайшее время.
— Что же нам делать? — Дарла огляделась по сторонам в поисках приближающихся неприятностей.
— Ничего. — Нона попыталась встать, но не смогла. — Отведи меня в баню. Я посмотрю, что можно будет смыть.
— Но... Джоэли и остальные? Ты устроила там настоящий бардак.
Нона прислонилась головой к стене, чувствуя запах крови, а не привычную резкую вонь шкур из задней комнаты скриптория, где из них делали книжные переплеты.
Дарла попробовала еще раз:
— Если бы я не вернулась за тобой...
— Если бы ты не вернулась, я бы убила по крайней мере одну из них, — медленно произнесла Нона. — И они, вероятно, убили бы меня, чтобы я не убила вторую. — Она сделала еще один болезненный вдох и встала, опираясь на стену. — Они пойдут в санаторий с рассказами о падении с лестницы. Джоэли не захочет снова предстать перед столом монастыря. Она думала, что ее компания устроит мне взбучку — не такую страшную, как эта, — и сбежит без единой царапины. Она слишком привыкла к тому, что люди корячатся за нее.
Положив руку на плечо Дарлы, Нона заковыляла в баню.
Сегодня ночью мы перережем им глотки, пока они спят.
Нет.
Ты сказала, что родилась на войне!
Ты сказал это моим языком. Война — более долгая игра, чем битва. А пока мы ждем.
Нона поняла, что говорит «мы», и содрогнулась. Кеот, возможно, и был у нее под кожей, но она не хотела его глубже.
Две послушницы с дымящимися волосами уходили, когда они пришли. Обе удивленно посмотрели на них, но ничего не сказали. В жаркой сырости раздевалки их окутало тепло, пронзенное криками, всплесками и смехом девушек, толпившихся в бассейне. Дарла усадила Нону на скамейку и несколькими быстрыми движениями стянула с себя одежду. Каждый дюйм ее тела топорщился мускулами, словно хотевшими вырваться на свободу.
— Не утони. — И Дарла направилась к воде.
Нона вздохнула и начала медленно раздеваться. Пальцы ее левой руки были слишком неуклюжи для завязок, и она вздрагивала при каждом напряжении или подъеме. Наконец она сбросила нижнюю одежду и заковыляла вслед за Дарлой в туман, слишком уставшая, чтобы плести его вокруг себя.
10НАСТОЯТЕЛЬНИЦА СТЕКЛО
— ВХОДИ, СЕСТРА. — НАСТОЯТЕЛЬНИЦА Стекло жестом пригласила Сестру Чайник выйти из дверного проема и указала на стул перед столом.
Монахиня полыхнула нервной улыбкой и поспешила к нему. Стекло никогда по-настоящему не понимала эту девушку. Даже если бы она сама не вызвала ее, то по робкому стуку и нерешительности поняла бы, что это Чайник. Маскировалась ли она в монастыре или была настоящей? Но это была та самая Чайник, которую она помнила с уроков, гибкая девушка с резкими чертами лица и озорной улыбкой, Послушница Мэй Таннер, средняя дочь сапожника, который занимался своим ремеслом на ступеньках Улицы Кожников в Истине. Ее отдали в монастырь, когда исчезла ее мать. Мэй говорила другим послушницам, что это плачущая болезнь, но, на самом деле, ее мать забрал моряк: новая любовь и новые горизонты. Матери бросали своих сыновей и дочерей, и это, пожалуй, было более печальной историей, чем случайная жестокость болезни. Неудивительно, что ребенок так крепко привязался к Предку, в котором все узы крови связаны и крепко стянуты.
— Садись.
Сестра Чайник села, сложив руки на коленях и ссутулив плечи, хотя в камине горел огонь. За пределами монастыря дела Чайник снискали ей репутацию «убийственно эффективная», которую мало кто из Сестер Благоразумия мог превзойти. Внутри она выглядела все той же дружелюбной, неуклюжей девочкой, взросление которой Стекло наблюдала все эти годы. Было ли одно притворством, а другое — правдой, или обе были масками, и Чайник решала, которую надеть? Инстинкты Стекла редко подводили ее, но здесь они ничего не давали.
— Мне очень жаль, что это наша первая возможность поговорить как следует после твоего возвращения со льда, — сказала Стекло. — Последние несколько недель я была очень занята. Ты сама видела кое-что из этого за монастырским столом, а уж в Истине... — Она задумалась, насколько сильно на Чайник подействовала встреча с Сафирой в доме Менсисов. По мнению Стекла, нож был очень эффективным способом разорвать любые отношения, но Чайник создавала упругие узы привязанности, и она была очень близка с Сафирой в течение многих лет. В этом отношении она многое разделяла с Ноной. В то время как послушница осуждала действия своей подруги Клеры Гомал, действия, которые включали в себя предательство ее самой, она все же не осудила саму девушку. Преданность до такой степени казалась способом убить себя... но тогда что же такое кредо Предка, если не узы? Важность их и сила, которая переживает годы и поступки.
— Прежде, чем мы перейдем к отчету о твоей миссии... это дело с Сафирой.
Чайник вздрогнула. Настоятельница сомневалась, что она вообще отреагировала бы, если бы была вне монастыря, если бы у нее было Серое лицо, но здесь, в своем доме, она позволила себе быть уязвимой и любимой.
