меня смыкается тьма.
Нет.
Блять, нет, это слишком реально.
Я с трудом встаю на колени, упираясь руками в деревянную стену.
— Выпустите меня, — кричу я, хотя знаю, что это работает не так, но ярость еще минуту пылает во мне.
Когда я ничего не слышу, реальность начинает проясняться.
Я в ящике, и мне нужно выбираться.
Боже, если бы это было реальным сценарием, меня бы погрузили на какую-нибудь лодку и отправили в преисподнюю.
Сохраняй спокойствие.
Сердце бешено колотится в груди, когда я обхватываю себя руками, ощущая, насколько мало это пространство, у меня перехватывает дыхание.
О Боже.
Следующий вздох, который я делаю, задушен страхом, разливающимся по моим венам, как раскаленная лава. Паническую атаку не остановить.
Мой разум отключается, когда я начинаю колотить по дереву, умоляя:
— Выпустите меня. Пожалуйста! Выпустите меня. — Я хватаю ртом воздух, но в легкие ничего не попадает, а сердце бешено колотится в груди. — Пожалуйста!
Обхватив себя руками, я начинаю раскачиваться взад-вперед, зажмурив глаза.
Ты не застряла в маленьком пространстве.
Я застряла! Я, блять, застряла, и умру здесь!
Моя рука тянется к горлу, когда я пытаюсь дышать, и рыдания, вырывающиеся из меня, только усугубляют ситуацию.
Я схожу с ума от ужаса застрять в тесном пространстве, из-за клаустрофобии у меня такое чувство, будто у меня сердечный приступ. Грудь сильно болит, а легкие жаждут воздуха.
Здравомыслие полностью покидает меня, и я чувствую, что погружаюсь в самую глубокую часть своего разума.
— Привет.
Я не могу перестать смотреть в его голубые глаза. Черт, он привлекательный.
— Привет, — бормочет он глубоким и грубым тоном, от которого у меня по коже бегут мурашки.
Он просто наблюдает за мной с выражением изумления на лице.
— Это совсем не странно, — нервно хихикаю я.
— Что?
— Ты пялишься на меня.
— Это потому, что я никогда не видел ничего прекраснее. Мне нравится не спеша любоваться произведением искусства.
Он кладет руку мне на бок, и от ощущения тепла его кожи по моему телу пробегает дрожь.
— Я тоже это чувствую, — признается он, и, клянусь, я теряюсь в синих глубинах его радужек. — Притяжение.
— Да?
Он начинает наклоняться, и у меня в животе разгорается предвкушение. В тот момент, когда наши губы соприкасаются, это кажется таким правильным, что эмоции вспыхивают в моей груди.
Я счастлива.
Ужас возвращает меня в темный ящик, и, ударив кулаками по дереву, я издаю прерывистый крик.
Здесь нечем дышать!
Боже, я скоро умру.
Нет.
Черт, я не могу дышать.
Помогите.
Не так. Я не могу так умереть.
Я пытаюсь вдохнуть, но все, что я слышу, это сдавленный звук, с которым сжимается мое горло.
Глава 16
Миша
Эбби, как дикая кошка, борется с захватом Алека, пока мы с Армани привязываем ее к стулу.
— Похоже, тебе нравится грубость, — насмехается над ней Алек, и я замечаю, что его руки сильно впиваются в ее бицепсы.
— Ублюдок, — шипит ему Эбби, ее глаза горят огнем.
— Она связана, — бормочет Армани, которому явно наскучило это занятие.
Алек мрачно усмехается:
— Посмотрим, сможешь ли ты освободиться.
Эбби натягивает веревки, словно это поможет ей освободиться.
Потеряв интерес, я бросаю взгляд в сторону якудза. Никаких признаков ублюдков или Авроры.
— Детка, если ты не освободишься, то будешь срать, есть и спать здесь, — насмехается Алек над Эбби.
Что-то подсказывает мне идти к ящикам, и когда я делаю шаг, Армани спрашивает:
— Куда ты идешь?
Не отвечая на его вопрос, я направляюсь в заднюю часть склада. Я натыкаюсь на Сейджо и Такахару, пока они прохлаждаются и курят.
— Где Кадзуо? — Спрашиваю я.
Сейджо качает головой, глядя на меня, затем спрашивает:
— Ты ищешь девушку? — Он наклоняет голову. — Так вот почему ты меня избил?
Бросив на него предупреждающий взгляд, чтобы он не связывался со мной, я отхожу вглубь ящиков. Если эти ублюдки подумают, что я заинтересован в Авроре, они могут причинить ей вред, чтобы отомстить мне за побои, которые я нанес Сейджо.
Я нутром чую, что что-то не так, и останавливаюсь между двумя ящиками, чтобы прислушаться.
Я слышу, как Эбби проклинает Алека, как албанцы смеются над тем, что они делают с близнецами, но больше ничего.
Я не слышу Аврору.
Следуя интуиции, я углубляюсь в лабиринт ящиков и, повернув налево, вижу Кадзуо, прислонившегося к ящику, но Авроры нигде не видно.
Только через мгновение я понимаю, что происходит.
— Ты посадил ее в ящик? — Рявкаю я, направляясь к нему.
Кадзуо делает шаг вперед, бросая на меня раздраженный взгляд.
— Отъебись, Петров.
Я хватаю его за рубашку и притягиваю ближе к себе.
— Где. Она?
Его губы кривятся в жестокой усмешке, затем он машет рукой в сторону ящиков.
— Не могу вспомнить.
Прежде чем я успеваю что-либо обдумать, мой кулак врезается ему в лицо.
Он, блять, запихнул Аврору в ящик. У нее клаустрофобия!
Когда Кадзуо отшатывается, я крепче хватаю его за рубашку, притягиваю к себе и обрушиваю кулак на его челюсть.
Удар настолько силен, что он теряет сознание. Я отпускаю ублюдка, затем кричу:
— Аврора!
Я пытаюсь вскрыть ящик, но это невозможно без лома.
Блять!
— Что за хрень? — Говорит Армани, обходя ящик с Сейджо и Такахару прямо за ним. Он замечает Кадзуо, лежащего без сознания на полу, затем бормочет: — Господи. Только не снова.
Армани разворачивается как раз в тот момент, когда Сейджо и Такахару бросаются в бой. Он отбрасывает Сейджо назад и бьет плоской стороной ладони по груди Такахару, заставляя его отшатываться, пока тот не падает на задницу.
— Алек! — Кричу я. — Мне нужен лом.
Бросаясь вперед, я атакую Такахару, в то время как Армани сосредоточен на Сейджо.
— Что, черт возьми, здесь происходит? — огрызается инструктор Елена.
Мы все четверо замираем, а Кадзуо издает стон, вертя головой слева направо.
— Они запихнули Аврору в ящик, — объясняю я.
— И что? — Инструктор Елена сердито смотрит на меня. — Пусть женщина сама во всем разберется.
— У нее гребаная клаустрофобия.
— И все же. Она должна сделать это сама, — утверждает инструктор Елена.
Алек обегает штабель ящиков с ломом. Я выхватываю его у него и начинаю вскрывать ящик, к которому прислонился Кадзуо.
Душераздирающий крик Авроры заставляет меня работать быстрее, и когда я откидываю переднюю панель, то вижу, как она откидывается в сторону.
— Христос! — Приседая, я просовываю руки под ее тело и вытаскиваю ее из гребаной коробки. Мое сердце колотится со скоростью мили в минуту, когда я кладу ее на пол, затем проверяю, дышит ли она.
