Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
больше беззакония. Бандитская сущность ее не изменилась не на йоту. Хемингуэевский колокол — тревожно зазвенел по всей Украине. До власти прорвалась пророссийская клика.
Ситуацию можно было рассматривать, как крах последней надежды на то, что страна, когда-нибудь, выберется из-под обломков Российской империи. Биомассе дали повод поверить в восстановление некоего подобия Советского Союза — с привычным колхозным укладом и дешевой колбасой из хрящей за 2. 20. Следующим этапом, после посадки патриотов в концлагеря, как латентных «приспешников Адольфа Гитлера», можно было поднырнуть под омофор Кремля.
Село втянули в глубокое противостояние.
Под этот шумок, — отправился за решетку, некто, Петро. Однажды, он въехал в село, на своей подержанной «Победе», аки египетский фараон на боевой колеснице.
Его тесть, умудрился пропить благоустроенную квартиру в Сумах. На этой жилплощади, была прописана его дочь, с мужем — Петром. Попытка Петра пристроить нерадивого тестя в дом для сумасшедших, не привели к положительному результату. Единственное, что сумел он сделать, так это: зачем-то доставить вечно пьяного Костура… До ближайшего супермаркета?!
На остатки вечно зеленых американских денег, Петро купил на конце села хату; завел пару коров (молоко продавал, исключительно, в Конотопе), свиней. Стал обрабатывать землю обширного огорода. Как всякий человек, не лишенный предприимчивой жилки, зарабатывал себе первичный капитал. Со временем, в его пользовании, появился потрепанный «Запорожец». Он занимался, даже, извозом.
Со временем, жена (младше его на четверть века!) родила ему сына.
Забирал на воспитание детей своей сестры. Оказавшейся за тюремной решеткой? Ему начинают поступать государственные выплаты, дотации. Здесь, Петро, якобы, похвастался где-то своими доходами, — чего, в данном селе, делать категорически нельзя. Каждая копейка контролировалась альфа-сексотом. Самостоятельные люди, нигде не в почете. Мало ли, чё им взбредет в головы?
Дальше, все разыгрывается, как по нотам. Четырнадцатилетнему акселерату по соседству, вменяется показать «дурашливому» дядьке свой окаянный отросток. Этот момент, вроде бы, не упустила зафиксировать в своей памяти его мать. Оказалось, что Петро (вытащили признание из детей!): «проявляет интерес к раздетым сироткам». Всплыла, к тому же, еще, первая судимость, за хулиганство.
Короче, модная «педофильная статья», которую ему пришили, на глазах обрастала новыми уголовными подробностями.
За то, что мужики постоянно привечали нас, сельскую детвору в колхозной бане, оказывается, за то, можно было упрятать их всех, без разбора, за суровую тюремную решетку.
«Хорошо, что теперь уже не расстреливают, как польских или английских шпиёнов, — слушая не придуманную историю по телефону, резюмирую я: — а только подводят под уголовные статьи…» — Я размышлял о превратностях человеческих судеб при тоталитаризме. — «Сколько людей осталось в селе?» — Спрашиваю. — «Якось приглашалы мэнэ у выборчу комиссию, — не сразу, ответил брат: — шось… чоловик зо трыста выборцив, залышылось. Добавыть сюда — пьятэро дитэй… Оцэ, и всэ насэлэння». — «Отгеноцидили село, — делаю я безутешный вывод, по самое дальше некуда». — Горькие выводы пролетают мимо его ушей. — «Ты хоч когось щэ помныш?», — поинтересовался брат. — «Я не злопамятен, — пробую шутить, — но, память у меня хорошая». — «Тоди ты должен помныть Бобра. Толика, вжэ, нэма в жывых. Отравывся нэкачэственною горилкою», — говорит брат об одном несчастном персонаже, из грустной сказки сельского бытия. — «Пассивный педераст, который, вдвоем с подельником, изнасиловали старуху, за что отбарабанил свой строк на зоне. Говорили, что он мочился под себя, и прятался от людей. Это его понуждали, потом мне, таскать обоссаное мясо», — отвечаю. — «А, Дубшина, Ивана?» — «Этот-то, что натворил?». — «Пошов у болото! У — Багно. За ным, бэз слиду, там жэ, пропав — и Мыкола, Крамарэнко». — «Делириум тременс. Белая горячка», — словами из известного фильма, оцениваю божественную драматургию.
4
В следующий раз, тема разговора касается наших родственников.
У бабушки Татьяны было пять родных братьев (Максим, Иван, Феодосий и Илья) и пять родных сестер (имя старшей сестры стерлось с памяти, Харитина, Фенька, Манька), — поэтому есть о ком беседовать.
Судьба сестер складывалась в приделах родного села. А вот, братья — Ивану и Феодосию — пришлось бежать из села (первому пришлось скрываться от органов). Сообща, они творили коллективизацию, организовывали под Конотопом — Комсомольскую коммуну.
Дед Иван, председательствовал в каких-то Кардашах, за небезызвестным Спадщанским лесом. Сотворил коллективизацию — в одну ночь! В памятном тридцать седьмом году, ему инкриминировали воровство дорожек в каком-то православном храме. Пришлось скрываться по подложным документам. За него, на строительство «Беломоро-балтийского водного пути им. Сталина», отправили старшего брата, Максима (подорвет там здоровье, и умрет, уже, после завершения строительства). Иван, учительствовал во Фрунзе. Оттуда ушел на фронт, прошел всю войну, вернулся живым. В 1973 году, наведался в село, освобожденное им под чужой фамилией. Он, этот день, запомнит на всю оставшуюся жизнь. Возле сельсовета на него набросился партийный активист. «Ты — враг народа! — кричал Лузан. — Ты — арестован!». Дед, спокойно, освободил свою руку. Женат дед был на узбечке.
Феодосий, на фронт не попал, проработав машинистом тепловоза в городе Хилок, что в Читинской области.
Дед Илья, оказался в плену, у Белоруссии.
Вспомнили, как Иллюшка выживал в плену. «Заводят, — со слов деда (он считался самым «туповатым» средь своих братьев), — в их барак очередного военнопленного. Ильюшка, с верхних нар, хватал его вещмешок, забирая «сидор» себе. Однажды… узнал во вновь прибывшем, Ушатчука (отца еще одного, очень приметного сексота). «Этот точно сдаст его, как первого комсомольца!» — пронеслось в мозгу у Ильюшки, и, в ту же ночь, он совершил свой побег, на который до этого никак не решался.
Всю жизнь, Ильюшка проработал в родном колхозе, ветеринаром. От него разило, на версту, какими-то специфическими лекарствами.
«Недалеко от брата поселился наш родственник, тот самый киевский профессор, сексот. Сельская гопота, у родителей его товарищей, вытащили какой-то автомобильчик. Потом выяснилось, что эти гопники занимаются еще и кражами в лесу. Их отпустили, по просьбе местного альфа-сексота, у которого они были в услужении. В селе, с подачи моей двоюродной сестрицы, поселился крышеватель местных сепаратистов, районный прокурор Муха. Отныне, альфа-мерзавец, мог напрямую обделывать свои делишки. Без гопников, опоры и надёжи режима, его власть была бы неполной. Профессор устроил мне «презентацию» в Киеве, в ресторане «Очеретяный кот», что в «Гидропарке». Шкодливая пророссийская «интеллигенция», с которой я общался на одном сайте, «разглядела» во мне «зверя». Наконец-то!!!
«Деньги, — спрашиваю у брата, — на это мероприятие, сексоты собирали по всему селу, или ограничивались пожертвованиями нашей сестрицы, Моны?». — (Органы предпримали очередную попытку дискредитации автора в блогосфере). — «А хиба, Евгений Мач…кий, сексот?». — «Кто же он после этого?». — «Вин, жэ ж, наш родыч!». — «Знаю». — «А, хто, тоди, щэ сексоты?» —
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
