платья живут своей жизнью, колыхаясь словно дымка. Завораживающе.
Малия уносила платье для того, чтобы его немного расшили самыми мелкими каменьями, так, как я указала. По правилам, я не могу надеть во дворец слишком "простую" вещь. Положение и этикет обязывают. Зато ни вороха рюшей, ни бантов…
С одной стороны, так я планирую не особо выделяться, ведь теперь мой образ более, чем скромен. С другой — мне до мурашек хочется почувствовать себя привлекательной. Какая-то маленькая обиженная девочка внутри устала от презрения и мечтает почувствовать, что её принимают, ну или хотя бы уважают…
И мне нет никакого дела, на кого и как смотрит мой "жених", мне плевать, кому он улыбается… мне всё равно!
— Малия, пожалуйста, глаток воды! Здесь немного душно.
— Конечно госпожа. Вот, возьмите. Вы хорошо себя чувствуете? Вы немного побледнели, может стоит позвать дио Хэмиса?
— Нет, нет. Все прекрасно, — улыбаюсь, чтобы доказать, что со мной всё хорошо. — К тому же, нам пора выходить.
Малия смотрит с недоверием, но при этом уже торопится помочь мне надеть маленькие носочки и мягкие туфли на невысоком каблучке. Натягиваю тончайше полупрозрачные перчатки до локтя. Набрасываю тёмный шелковый плащ в пол и поднимаю капюшон, фиксируя его парой маленьких шпилек.
Ещё раз оглядываюсь на высокое настенное зеркало, встречаясь взглядом с бледной и растерянной собой.
Не нужно так нервничать. Всего-то один вечер. Просто съездим туда-оборатно, ну что там может случиться? Вдох. Выдох. Я готова…
Глава 22
В просторной карете хватило бы места и для четырёх дэй в пышных платьях. По две на каждом из мягких широких диванчиков, обитых тёмным бархатом. Но вместо второй дэи сбоку от меня расположился граф Алексион-Кэ́ссим Фрей Дау.
— Вы, как всегда, опоздали, герцогиня.
Его сиятельство не поворачивается, когда разговаривает со мной, демонстрируя крайнюю степень пренебрежения. Он достаёт часы из потайного кармана чёрного парадного сюртука, рассматривает циферблат несколько мгновений, захлопывает золотую крышечку, убирает часы обратно и отворачивается к своему окну, всем своим видом показывая, что не заинтересован в моём обществе.
Горло перехватывает неприятный спазм, словно острые кошачьи коготки скребут внутри. Да, я задержалась. Но не более, чем на пять минут. Когда я покидала свои комнаты, стрелка часов показывала ровно четыре часа дня. Как раз к этому времени мне надлежало быть готовой и если бы граф соизволил встретить меня, как и полагается по этикету, у моих комнат, то не было бы и этих нескольких лишних минут. Что-то болезненно лопается внутри, кажется, это нелепое обвинение стало последней каплей.
Я не прошу и не просила его внимания, но устала от бесконечного демонстративного пренебрежения и попыток задеть меня. Отворачиваюсь к окну, но в то же мгновение ощущаю, прожигающий спину взгляд.
— За что вы меня ненавидите, граф? — голос едва слышен, и я даже не понимаю, произнесла ли это вслух или это снова лишь мои мысли.
— Глупый вопрос. За многое, Эммилина, за многое… — на несколько тягучих мгновений в карете повисает тишина. — Мне начать перечислять каждую, мягко говоря, "неприятность", в которую я был втянут по вашей воле или достаточно упомянуть об этом в общем? Или вы рассчитывали, что после всей той грязи я буду вам мило улыбаться?
Молчу, пытаюсь вспомнить хоть что-то, представляя наши отношения в прошлом. Тишина.
— Вам нечего сказать? Я так и думал… Может, хотите обсудить тот случай со служанкой?
— Какой случай?
— О, напомнить? Наша семья тогда в очередной раз гостила в вашем имении. Родители хотели, чтобы мы подружились. Но вы хотели того, что воспитанной юной леди не пристало требовать от юноши.
— Что?
— Эммилина, я не поверю, что вы сейчас искренне удивлены. Неужто забыли, как не давали мне прохода и буквально требовали, чтобы я поцеловал вас.
— Ах… это… — мысленно выдыхаю, а то уж подумала… Но всё равно сижу красная, как маковый цвет. Хорошо, что не смотрю на графа. Пережить этот разговор лицом к лицу было бы выше моих сил.
— Рад, что вы хоть это “вспомнили”, — делает саркастическое ударение на последнем слове и продолжает: — Одна из служанок в вашем имении украла серебряную статуэтку. Я как раз шёл к себе, когда наткнулся на девушку, которая выходила из дальних комнат гостевого крыла. Увидев меня, служанка испуганно замерла. Меня это удивило, но особого значения я не придал. Тем же вечером выяснилось, что пропала статуэтка. Дальние комнаты открыли ещё утром из-за того, что к вам должны были пожаловать новые гости и ваша матушка отправила горничных подготовить их. Пропажа быстро обнаружилась. Начали допрашивать тех, кто убирал, затем стражу. Мне было понятно, чем это может закончиться, и я решил найти глупую девушку.
Слышу глубокий вздох, словно немой укор из-за того, что ему приходится воскрешать в памяти то, что хотелось бы забыть.
— Служанка нашлась в маленькой комнатушке, она как раз собиралась покинуть имение. Девушка призналась и сказала, что деньги ей были нужны на лечение сына и это больше, чем она получила бы за несколько месяцев работы. Я предложил помочь с лечением, мне ничего не стоило оплатить такую сумму, а статуэтку попросил отдать мне. Я бы сказал, что взял её, чтобы поставить в свои комнаты. Родители отчитали бы меня за бестактное поведение в гостях, но ничего серьёзного бы не произошло. Девушка расплакалась и бросилась мне на шею, а я пообещал сохранить всё в тайне и позаботится о ней и ребёнке. Но тогда я не знал, что вы следили за мной.
В карете снова повисает пауза и мне хочется поёжиться… — Вы пытались найти моих мифических “любовниц” в вашем доме. И каждой, кого вы в этом подозревали, крепко доставалось, как вы помните. Подслушивая мой разговор со служанкой, вы посчитали, что я ей симпатизирую и в отместку, доложили обо всём его светлости, вашему батюшке, приукрасив историю нелестными подробностями о нашей “интимной” связи. Последнее было особенно подло. Хотя на тот момент я уже не удивлялся вашим выходкам.
Иногда я рада, что не помню своё прошлое.
— Ещё прежде, чем я успел покинуть служанку, появилась стража. Я пытался переиграть ситуацию. Но герцог был непреклонен, так как этот прецедент мог показать другим слугам, что подобное в его доме прощается. Девушку наказали. Очень сурово, как вы знаете. Двенадцать ударов палками и клеймо воровки, выжженное на бледном плече. И, конечно, её выгнали… — граф замолкает, а я пытаюсь осознать услышанное. — Я помог с лечением, дал ей денег. Но после этого случая её не
