Он явно либо не получал ее письма, либо просто игнорировал их.
— Большую часть времени мы жили в Венеции, — объяснила Исидора, — потому что моя семья из этого города. Но тетя играет на скрипке, поэтому мы ездили по разным европейским столицам, где она выступала при дворах.
— Она музыкант? Вы путешествовали по Европе с музыкантом, который дает концерты? — Теперь у него был удивленный вид.
— У нас всегда было достаточно еды, Симеон. Я говорю это на случай, если ты представляешь себе, что она играла за гроши, стоя на обочине дороги.
— А почему вы не сообщили моему поверенному, что оказались в такой ситуации? Такое не подобает герцогине, и я бы этого никогда не допустил!
Годфри, выпивший уже половину второго бокала, замер, прижимая бокал к губам.
— Вы ездили по ярмаркам? — с интересом спросил он. — Мне нравятся ярмарки. Когда ярмарка приезжает в нашу деревню, мама разрешает мне туда ходить. Помню, там однажды играл уличный скрипач мистер Макгерди. Вы его, случайно, не знаете?
— Нет, я никогда не встречала мистера Макгерди, — ответила Исидора, которая очень нравилась сама себе. — Но, Симеон, неужели ты хочешь сказать, что вернулся бы в Англию, не закончив своих исследований Нила, если бы узнал, что я нахожусь в сложной ситуации?
Он бросил на нее кислый взгляд:
— Я велел своим поверенным помочь тебе, если ты не захочешь вернуться в дом моей матери.
— Может, отправить меня в женский монастырь? — насмешливо спросила Исидора.
На мгновение его взгляд задержался на ее груди.
— Да нет, я не об этом.
Исидора торжествовала.
— А что плохого в том, чтобы спать на обочине дороги? — спросил Годфри. Он допил второй бокал вина и, отрезая себе кусок курицы, оттолкнул ее в сторону — вероятно, координация его движений уже была нарушена.
— Я никогда не спала на краю дороги, — сказала Исидора. И честно добавила: — Слава Богу!
— Не понимаю я эту семью! — воскликнул Симеон, откладывая приборы. — Исидора, у тебя был доступ к деньгам, ты могла взять сколько захочешь. Я не говорю уже о том, что твои родители оставили тебе немалое наследство, так ты еще могла в любую минуту воспользоваться моими деньгами. Так почему вы путешествовали с ярмарками? Почему все так странно относятся к деньгам?
— Мама и не знает о твоих деньгах, — сказал Годфри, поворачиваясь к брату. — Она считает, что у нас нет средств.
— Да знает она все, — мрачно бросил Симеон. — Она просматривает бухгалтерские книги. Просто ей невыносима мысль о том, что деньги можно тратить.
Годфри нахмурился.
— Ты хочешь сказать, что…
Исидора выразительно посмотрела на мужа. У его младшего брата был недоуменный вид ребенка, который понял, что ему все время лгали.
— Ничуть не сомневаюсь, что ее светлость в знак уважения к покойному мужу продолжала вести дела в имении так же, как это делал он, — проговорила она.
Годфри заулыбался:
— Да, конечно! Папа никогда не допускал лишних трат. Он считал это делом чести.
— Не много чести в том, чтобы не платить людям, которые честно выполняли свою работу, — промолвил Симеон.
Годфри снова весь сник.
— Помню, когда я приезжала в ваш дом много лет назад, меня поразила его бережливость. Но как-то мы разговорились с твоей мамой, и она поведала мне, что он считал себя всего лишь хранителем герцогства и надеялся сохранить свое имущество, а не растратить его, как это делают многие вельможи.
Годфри потянулся к боковому столу, на котором стояло вино, но Исидора грозно на него посмотрела, и он опустил руку. Мальчик взял в руку вилку, но спустя мгновение Симеон подлил вина им троим.
— Я был бы очень тебе признателен, если бы ты объяснила мне, как вы с тетей дошли до того, чтобы играть на ярмарках, учитывая твое происхождение, не говоря уже о нашем браке, — произнес Симеон, в голосе которого послышались ледяные нотки. Ясное дело, она виновата в том, что в двенадцать лет не захотела отправиться в женский монастырь и дожидаться там его возвращения.
— Многие говорили, что моя тетушка — одна из величайших скрипачек, когда-либо живших на земле, — сказала Исидора.
Годфри доел курицу, вид у него был немного сонный.
— Тогда, наверное, она играет лучше мистера Макгерди, — пробормотал он. — Хотя он мог играть на скрипке и одновременно на тамбурине. Правой ногой, — добавил он.
— Моя тетя играла только на скрипке.
Симеон снова опустил свою вилку.
— В последние две недели меня не оставляет чувство, что я живу в двух мирах, и эта история служит тому подтверждением, — промолвил он. — Не хочешь ли ты сказать, что на твою тетю был большой спрос и что вы не играли на ярмарках?
— Нет, не играли, — ответила Исидора. — У нее был длительный договор с французским двором, согласно которому она выступала там в пасхальную пору. Знаешь ли, королева Мария Антуанетта очень любит музыку. Моя тетушка выступала перед ней соло в Версале. А иногда она пряталась в большом лабиринте, и дамы искали ее до тех пор, пока не находили по звукам музыки.
— Хотел бы я это увидеть, — сказал Годфри.
— А я хотел бы играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, — заявил Симеон. — Как-то раз я был на индийском базаре. Один старый бродячий музыкант так проникновенно играл там на каком-то инструменте, напоминающем скрипку, что я расплакался.
— Расплакался? — переспросил Годфри, голос которого перешел чуть ли не на крик. — Ты плакал там, где тебя мог увидеть кто угодно?
Симеон улыбнулся брату.
— Нет ничего постыдного в мужских слезах, — сказал он.
«И в том, чтобы до тридцати лет оставаться девственником», — мрачно подумала Исидора.
— А мне кажется, это позор, — заявил Годфри. — Кстати, брат, я хотел бы сказать, что мне стыдно за то, что ты сидишь за столом без галстука. И без жилета. Ее светлость… — Он запнулся на полуслове, но потом произнес: — Ее светлость — герцогиня, знаешь ли. Ты не проявляешь к ней должного уважения. Или ты ее не уважаешь. — У него был немного сконфуженный, но упрямый вид.
Симеон посмотрел на Исидору, словно спрашивая, как быть дальше.
— Ты согласна с моим братом, что размер галстука или его наличие может каким-то образом выражать уважение к женщине? — спросил он.
— Сначала — да, — с улыбкой ответила она. — Ну а потом, конечно же, должно появиться уважение к точке зрения женщины.
Исидора была вынуждена признаться: Симеон, бесспорно, умен. Он сразу понял, о чем она толкует.
— Дело не в том, что я не уважаю точку зрения своей жены…
— Она — твоя жена! — перебил его Годфри.
