Дополнили припасами из сидора.
Начали с рябиновки. Тиун, по имени Антип, усмехнувшись в густую с проседью бороду, тут же предложил провокационный тост:
– За боярина Твердохлеба!
При этом он внимательно изучал мою реакцию – подниму ненужный хай, как пильщик перед этим, нечего с этим быдлом выпивать и лясы точить – пустая трата времени. Я, отрезая изрядный шмат лосятины, в грязь лицом не ударил – положил еду себе на блюдо и тоже поднял стопку:
– За знатнейшего человека Новгорода Великого!
Первые сто грамм рябиновой настойки пролетели просто на ура. Зажевывая, он кислой капустой, я – мясом лося, завели неспешный разговор умудренных жизнью людей.
– Ты, хоть и молодой, а гораздо толковей того, что на улице.
– Жизненный опыт разный. Я молод только с виду, а на самом деле мне далеко за пятьдесят. Он повоевал пять лет, и все на этом. А у меня много лет лечебной работы, пение, скоморошничество, изготовление карет, постройка двух лесопилок, обжиг кирпича. Сейчас начал постройку церкви.
– Наш пострел везде поспел, – протянул Антип, думая о чем-то своем.
Вдруг он хлопнул себя ладонью по лбу и заорал:
– Это же ты про Божью Матерь пел и деньги на храм собирал! И кареты ты один на весь город делаешь! А я, Иван-простота, удумался – где тебя мог видеть раньше!
– И лечу ваших хозяев-бояр тоже я.
– А не ты ли берешься за безнадежных больных, от которых другие ведуны отказываются?
– И они почему-то выздоравливают!
Посмеялись, разливая ореховую, и переходя к копченой утке.
Потом Антип запечалился.
– Жену у меня какая-то хвороба точит. Травки всякие пили, умаялись молиться, а она на глазах чахнет. Зиму, наверное, не переживет. А ведь мы почти тридцать лет вместе! Пятерых детей вырастили, внуки уже пошли. На лекаря, вроде тебя, у нас денег не хватает. Знаем, сколько ты с бояр-то дерешь! Завелся в Новгороде дешевенький ведун – за пятерку лечит. Супруга уж два раза ходила – каждый раз незадача: вечно его дома нету, не принимает. А ей все хуже и хуже. Прямо не знаем, что и делать.
– Так когда ж ему, дешевке новгородской, дома торчать? То лечит, то кареты делает, то церкви строит, то на лесопилке с тиуном настойки пробует.
Закончив, залюбовался Антипом с округлившимся ртом. Потом он с трудом выдохнул:
– Так это тоже – ты?
– Как ни странно, тоже я – в каждой бочке затычка! Но церковных книг не пишу, и с неводом рыбу не ловлю. Так что свободные дырки в моем времени еще имеются. Когда заявлюсь полечить баб, заранее сказать не могу. И искать меня нелегко. Поэтому давай ты мне объяснишь, где вы живете, а я при случае заскочу.
– А сколько возьмешь?
– С кем выпивал, с того денег никогда не возьму – обычай нашей семьи.
Он все не мог поверить в свою удачу.
– Совсем даром?
– Совсем-совсем. На крови клясться не буду!
Наконец-то поверил. Вскочил, бросился обнимать. До силищи Фрола ему было далеко – стерпелось легко. Целоваться, слава богу, тиун не полез.
– Благодетель ты наш! Целитель народный!
Лихо загнул, от всей души… Пока он меня тискал, от скуки вспомнилось как-то прочитанный по ошибке кусочек «Слова о Данииле Заточнике» 13 века. Там писалось: Голос твой приятен и образ твой прекрасен; мед источают уста твои и послание твое, как рай с плодами!
Вдруг Антипа вновь охватили сомнения:
– А не передумаешь? Не забудешь?
Говоря по-русски – а не брешешь ли ты, друг любезный, как это делают очень многие, по пьяной-то лавочке? Сам в прежней жизни этих говорунов навидался выше крыши. Шутки пока были неуместны, человек всерьез волнуется.
– Закуска вкусная была – лось, утка? – поинтересовался я у собеседника.
Он опешил – не был как-то в такой ответственный момент готов к глупым вопросам.
– Вкусно, конечно, – ответил боярский слуга недоумевая.
– Это жена Данилы наложила. Уж как они не верили, что я специально для них за свой счет еще одну пилораму поставлю! А на вас с женой мне и тратиться не придется.
В живой пример он поверил больше, чем в пустые клятвы и обещания. Вдобавок, у ребят был незадолго передо мной – видел все вживую. И опять понеслось по накатанной дорожке.
– Отец родной! – и тому подобное. Естественно – объятия, объятия…
Остро захотелось выпить. Дождался свободы, брякнулся на табуретку, налил. Увлеченно крякнули. Заели.
Немножко затошнило. Ну вот и все. Приехали. Срабатывает защита организма, поставленная волхвом от алкоголя. Пьянка на сегодня закончена – дальше после каждой рюмки будет только рвать выпитым и съеденным. Вдобавок махом протрезвею.
Посидим, поговорим, как приличные люди в иностранном кинофильме – хватит позориться азиатским геном.
– Ты адрес-то говори.
– Боярин Твердохлеб целую улицу развел из своей родни – аж пятнадцать дворов. И я возле него домик поставил – всю свою жизнь роду Мишиничей служу. Любого в Софийской части города спроси, тебе покажут. Ты-то сам, с Торговой стороны, что ли?
– Только в это лето в Новгороде объявился. Недавно избу отстроил.
– А где таких красивых лошадей взял? Неужели на базаре такую пару ухватил?
– Князь Давыд подарил за заслуги.
– Вылечил, конечно, такую злую болезнь, что никто и не брался?
– Советы дал.
– И он, за одно это, таких замечательных коней дал?
– Так получилось.
Еще посидели, потолковали. При попытках налить мне спиртного, просто стал прикрывать стакан ладонью. После двух попыток Антип и себе наливать перестал. Мы трезвели на глазах. Наконец разговор вышел на интересующую меня тему.
– Тебе с боярами бороться бесполезно. Силища у них большая, и друг за друга горой стоят. Никакой князь, даже нынешний, против них не вытянет. Они своей общей мощью и дружину княжескую, как муху сомнут. И ладно бы дело было какое неясное, спорное, можно было бы Твердохлеба за усы попытаться подергать – выбить послабления от поборов или еще что-нибудь – дак нету ведь ничего. Эта земля у них с деда-прадеда во владении. Не оспоришь никак. Боярин тут и царь, и бог. Так что даже пытаться противоборствовать бесполезно. Ни единого шанса одолеть Мишиничей у вас нет. Еще подумаю в Новгороде, с умными людьми посоветуюсь. Кстати, а пятнышко на лбу у тебя давно?
– Сколько себя помню, – недоумевая от странного интереса собеседника, ответил я.
На коричневую родинку обратил внимание еще в раннем детстве, строя себе рожи перед зеркалом. Это, конечно, было не ярко-красное бинди индианок, но ерунда заметная, некий отличительный знак. Женщины любили погладить ее указательным пальчиком после интимной близости.
Посидели еще с полчаса
