чужой хлыст стеганул по крупу коня. Тот, визгливо заржав не столько от боли, сколько от страха, рванул вперед. Чарльзу только и оставалось, что мысленно пообещать: жив останется, этому орку нос сломает.
Чтобы в следующий раз не лез под руку.
Если останется.
Лошади летели.
По тесной каменной дороге, что втиснулась меж отвесными скалами. И эхо, рожденное в ущелье, разбивалось о его стены. Мелькали тени. В кромешной тьме, ибо луна все еще отказывалась глядеть на землю, дорога казалась бесконечной.
Наверное, это было сродни чуду.
Конь не споткнулся.
Не упал.
И сам Чарльз удержался. Он изо всех сил старался не упасть. Получилось. В какой-то миг откуда-то сзади донесся судорожный вздох гор, сменившийся грохотом камнепада. Потом стало тише.
Спокойнее.
Будто те камни стали заслоном.
Лошади тоже это почуяли, и жеребчик Чарльза перешел на шаг. Чарльз нисколько не удивился, обнаружив рядом Милли.
– Живы, ваше сиятельство? – поинтересовалась она.
В темноте глаза ее поблескивали, да и вовсе гляделась девица на редкость довольной. Будто не впервой ей посреди ночи нестись куда-то сломя голову.
– Не дождетесь, – буркнул Чарльз.
И Милисента рассмеялась.
А он подумал, что, должно быть, выглядит на редкость глупым, и тоже рассмеялся. Смех вышел слегка нервным, но, как ни странно, стало легче.
– Нашли время, – проворчал Эдди.
На привал мы остановились ближе к рассвету. И пусть дальше шли медленно, осторожно даже, хотя женщина, ведшая нас, явно неплохо знала местные тропы, я все одно устала. Неимоверно.
Не только я.
Лошади – они ведь тоже не железные. Последние пару часов и вовсе пришлось спешиться, уж больно узкою, вихляющей была тропа. Она вилась, то прижимаясь к боку скалы, карабкаясь на нее, выше и выше, дразня бездной, что раскрывалась с одной стороны, толкаясь каменными выступами с другой. То вдруг расширялась до приличной дороги, чтобы в следующее мгновенье протиснуться меж двумя камнями.
Мы шли.
И шли.
Где-то ехали верхом, хотя и лошади брели еле-еле.
Я поймала себя на мысли, что графчик наш неплохо держится для человека, явно к этаким вылазкам непривычного. Вон, идет, на лице выражение крайней сосредоточенности. Челюсть вперед выставил, упрямый, стало быть. Брови свел. Хмурый. Злой.
Но не матерится.
То ли избыток воспитания мешает, то ли усталость.
Эдди, которого я едва-едва различала впотьмах, тот вот ругался. Тихо. Сквозь зубы. Зато со всею душой. А вот проводница наша скользила по тропе будто тень.
Явно хаживала не раз и не два.
Но, в общем, мы шли, и шли, и шли…
– Хватит, – объявила женщина, выбравшись на узкий пятачок земли меж скалами. – А то еще помрете раньше времени.
Это было произнесено с некоторой надеждой.
Хрен ей. Помирать лично я не собиралась; да, день выдался тяжелым, но случалось и похуже. Эдди и вовсе спешился с легкостью, потянулся, зевнул во всю пасть и сказал:
– Это мы где?
– Где надо, – буркнула наша спутница.
Вот не нравилась она мне. Категорически.
И я ей тоже. Я такие вещи чую. И пусть смотрит она будто бы в сторону, но, когда я отворачиваюсь, взгляд ее нет-нет да задерживается.
На мне.
И на Эдди. И на графчике, который сполз по стене и сидел, глаза закрывши. Может, воды ему дать? Или обидится? Матушка говаривала, что мужчины жуть до чего гордые. И нервные. А этот еще и цивилизованный больно.
В общем, обойдется.
Я ослабила подпругу и огляделась.
Горы.
Горы не люблю. В них чувствую себя на диво беспомощной, даже в прериях как-то оно иначе. А тут слева стена, справа стена, спереди и сзади, что характерно, тоже. Мы оказались на небольшом пятачке относительно ровной земли. Здесь было пыльно, холодно.
Неправильно.
Я огляделась и вдруг поняла, что понятия не имею, куда идти. Даже не куда, а откуда, ибо тропа, по которой мы поднялись, исчезла.
– Отдыхайте, – бросила проводница, прищурившись.
И приложилась к фляге.
Эдди тоже достал свою, а заодно сунул нос в седельные сумки. Хмыкнул. Чувствую, что бы там ни лежало, оно было весьма полезным.
В моей обнаружилась еще пара фляг и какие-то мешочки, судя по запаху, с сушеным мясом, вымешанным с сушеными же травами. Хорошо. И хватит надолго. И на солнце не попортится.
Я похлопала лошадь по шее.
– Извини, – сказала ей. – Тут ни пожрать, ни попить, но выберемся…
Проводница тихо хмыкнула.
Похоже, выбраться будет несколько сложнее, чем я думаю. Я прислушалась. Да, горы не люблю. Слишком много камня, и он каким-то образом глушит мою Силу. Та уходит внутрь, будто в бездну проваливается, и никакого отклика. Я потянулась. Помахала руками. Прошлась, старательно озираясь, надеясь, что вид у меня в достаточной мере глупый. И, оказавшись рядом с Эдди, ткнула его под ребра.
– Выберемся! – сказала я бодрым тоном, который заставил братца прищуриться.
Он ведь тоже чуял неладное.
И ответил едва заметным кивком.
– Погоди, – прогудел он, потягиваясь. И головой мотнул, и шагнул, чтобы усесться рядом с графчиком, а тот еще и подвинулся, будто бы насиженный им камень чем-то от прочих отличался.
Говорю же, вежливый.
И не совсем бестолковый: вона, глаза блеснули, рот приоткрылся и закрылся, когда под графский бок ткнулся локоть братца.
– Это Мертвая роща? – поинтересовался Чарльз тем капризным брюзгливым тоном, за который сразу захотелось дать ему в морду.
– А ты тут рощу видишь? – Женщина не спешила присаживаться. Она стояла, расправив плечи, вдыхая тяжелый сухой воздух. – До нее еще полдня топать.
– Зачарованным путем? – Эдди прищурился.
А солнце вставало. И пусть пока еще не показался огненный шар, что рано или поздно поднимется на небеса, но вершины скал поседели, да и тьма сделалась не такой непроглядной. Эдди вон щурится, и глаза отсвечивают зеленью.
– Много будешь знать, долго не протянешь, – сказала женщина и, вытащив плитку табаку, отрезала кусок. Жевала она медленно, демонстративно и на нас не глядела. А вот на солнце – да, будто… ждала?
Чего?
Я подошла к Эдди и пожаловалась громко:
– Спать хочу! И есть.
И губы надула.
– Устала…
– Посиди. – Эдди похлопал рядом с собой. А вот графчик уставился этак удивленно. Но тотчас глаза прикрыл. И вид у него сделался на диво расслабленным, умиротворенным. А что рука на револьвере лежит, так оно совпадение.
Сидели мы так, сидели.
Не скажу, чтобы долго. Придремать по-настоящему я не успела. Но вот Эдди осторожно сжал мои пальцы, выдергивая из того полусонного состояния, в котором мир ощущается особенно ясно.
Я не стала открывать глаз.
И вовсе шевелиться. Только ответила на пожатие пожатием. Слышу.
Горы при всей их пакостливости
