запах крови и рванулся в сторону. Содержимое желудка просилось наружу.
Когда рвотные спазмы прекратились, Илья огляделся. Тело брата оставалось в том же положении — ну, всё. Можно не проверять. Подошёл, стараясь не дышать, вытащил из кармпна ключи от машины. Отпечатки можно не убирать — у близнецов они одинаковы. Хотя… второй стакан надо унести.
Жаль, что сок разлился — во рту был мерзкий кислый вкус. Чтобы избавиться от него, Илья сначала ополоснул рот коньяком, а остаток осушил в два глотка. Стало легче.
Засунул в рюкзак бутылку и колбасу с сыром — чего добру пропадать? Закинул рюкзак на плечо и торопливо спустился к машине. Ну и рухлядь! Даже не автомат. Но Илья, разумеется, справится с допотопным управлением, он всегда со всем справлялся.
Он завёл мотор и помчался навстречу судьбе…
* * *
— Думаю он сел за руль и погнал. Стакан коньяка — в принципе не очень много, но и немало, — сказал Саша. — Ну и подействовать может по-разному. Тут уж как повезёт, рулетка.
— Если он считал, что убил тебя, то плюс к этому ещё на нервах был, — Людмила Эдуардовна покачала головой и снова повернулась к Оле:
— Илья перед уходом очень сильно меня обидел, но мне всё равно больно. Он неглупый мальчик… был. И такой… тонко чувствующий, романтичный… В школе стихи писал… Я надеялась, что он поймёт, что свернул не туда и найдёт силы взяться за ум. Наверное, мать не может не надеяться. Я рассчитывала ещё, что может в армию пойдёт — и там ему мозги на место поставят, да только его не взяли. Сказал, что по состоянию здоровья, но ничем таким он не болел. Думаю, что просто купил справку. Спрашивать я не стала — и так отношения были — хуже некуда. Он не хотел, не мог понять, что катится по наклонной, а то, что я отобрала машину и ограничила его в деньгах, воспринял просто как скаредность. Так и сказал, что я жадная и всё равно в могилу с собой не унесу, всё достанется ему.
— А тут оказалось, что придётся делиться, вот и не вынесла душа поэта, — хмыкнул Саша.
Слушая Сашин рассказ, Оля представляла всё так живо, словно стала свидетельницей произошедших событий.
— Какой ужас! — вырвалось у неё.
Оля чувствовала себя ужасно виноватой. Если бы тогда она поддержала Сашу в поиске родных, он бы рассказал ей, что едет на встречу. Может быть, они бы даже вместе поехали, и тогда Илья не рискнул бы напасть на брата.
Людмила Эдуардовна замерла, понурившись, затем с горечью сказала:
— Страшно так говорить, но может и лучше, что Илья разбился. Ну, нашли бы его, посадили — он бы озлобился только. Жалко мне его. Не того, каким он стал, а того мальчишку, которого я помню. Как? Как я просмотрела?
— Время было тяжёлое, — рассудительно сказала Оля. — Мама мне рассказывала. Я уверена, что вы сделали всё, что могли в тех обстоятельствах. В конце концов, своего ума в чужую голову не вложишь.
Людмила Эдуардовна кивала, но не похоже было, чтобы Олины слова её хоть как-то утешали.
— Я помню встречу с братом. — сказал Саша вдруг. — Не могу сказать, что он мне понравился или не понравился. Мне было странно и неловко смотреть на человека, так похожего на меня. Он был такой… суетливый.
— Это как?
Саша растерялся:
— Не знаю… Просто так показалось. Оглядывался, руками что-то делал всё время. Говорил, словно принуждённо. Он сказал, что мама умирает, и я подумал, что из-за этого и нервничает и, возможно, оттого, что тоже неловко, как и мне. Я и сам расстроился, поэтому особо и внимания не обратил. Но в конечном счёте мне как раз фото и помогли вспомнить и… понять. Мама говорила, что вдова, но на фотографиях нигде не было отца — и я спросил о нём. Интересно же, как он выглядел!
— Я вообще детский альбом, где Алёша и Илья были вдвоём, убрала подальше. Слишком больно было смотреть и понимать, что не уберегла своего мальчика. И фото их отца тоже там были. Остальные я выкинула — все, кроме тех, где он был с детьми. Мы уже не жили вместе и собирались разводиться. Муж причинил мне много боли, я не хотела хранить память о нём. А Саша, только открыл альбом, увидел фото вместе с братом — и замер. У него и взгляд остановился, остекленел, словно вглубь себя ушёл. Я даже испугалась. А он и говорит: «Я с ним встречался. С Ильёй». У меня прямо сердце оборвалось. Сначала — словно не поняла, боялась поверить. Говорю: «Алёша, ты ли это?» А он так посмотрел… странно: «Я Саша, рос в детдоме, — лоб наморщил, хмурый такой, а потом вскочил, — Хочу один побыть!» — и в свою комнату ушёл.
— Я тогда и вспомнил… Мне было тяжело всё это принять. Просто мир перевернулся.
— А я про Илюшку подумала. Решила, что они встретились и повздорили. Это так на него похоже: напакостить и удрать. А как представила, что Саша переживает!.. Я себе места найти не могла, всё из рук валилось.
— Да ничего особенного. Сначала отдельные картины вспомнились и мне хотелось их… в порядок как-то привести, что ли. А после всё сразу на место встало, даже как-то странно, что можно было этого не знать. И так спокойно стало, что я — это я, и Ольку вспомнил. Думаю, как же она, беременная, извелась, что я пропал. А потом как даты сопоставил!..
— Да уж! Из комнаты вылетел, как ужаленный, — улыбнулась Людмила Эдуардовна. — «Мне, говорит, к жене надо! Она уже родила!» Куда его в таком состоянии отпускать! Я и поехала с ним.
— Ага, велела мне торт и цветы купить. Я-то сам ничего не соображал.
В комнате захныкал ребёнок, почти сразу присоединился второй — и Оля вскочила:
— Извините…
Все пошли за ней. Саша спросил:
— Что помочь? Ты командуй.
— Подгузники менять надо. У обоих, — сказала Оля и принялась за дело. — Ты смотри, потом сам будешь.
— Им кушать пора, да?
— Рано. Разве что водичку можно дать.
— Ты ремонт делала? — заметил Саша.
— Да, залили. Голову поддерживай только, — Оля впихнула младенца в руки мужа и начала переодевать второго. — Твоя бригада помогла.
Саша держал малыша неловко, на вытянутых руках и рассматривал его с немного испуганным видом. Оля отвернулась, пряча улыбку, переодела второго сына и вручила его Людмиле Эдуардовне.
— Блин, надо же Лёше позвонить! — спохватился он. — Хорошо, что у меня все номера
