Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
«Это оставило очень значительный след в моей душе – сказал он. – Мне тоже прислали несколько подобных историй. И у меня имеется личный опыт – история, которая не слишком отличается от тех, что вы описали. В моей жизни бывают моменты, когда животное и его заинтересованность охватившими меня в то время эмоциями изменяли мое внутреннее состояние». Подобное тому, что он называет «игровым состоянием», то есть отдельным видом существования, столь же специфичным, как сновидение. «Это целое измененное пространство, которому мы еще не способны дать полное определение. “Сердечная привязанность” звучит как то, чего мы все жаждем, но что не так часто нам удается испытать. То, что вы описали, – это знание, возникшее тогда, когда еще не было слов. В этих моментах присутствует мудрость, которую невозможно описать словами».
Тем не менее, я попросил его рассказать подробнее.
«Допустим, в вашей жизни возник серьезный конфликт – проблемы с карьерой, супругой или семьей, момент эмоциональной уязвимости – и это происходит в присутствии животного», – сказал он, отметив, что чувствует духовную близость с во́ронами и воро́нами на дереве, растущем у дома, где находится его офис. Браун заметил, что, похоже, когда он переживает один из таких моментов, сопряженных с сильными эмоциями, их поведение в его присутствии меняется. Хотя он не может предложить «прямое концептуальное описание», объясняющее изменение эмоциональной атмосферы между ним и животными, но признает, что человеческое воображение способно влиять на активность нейронных связей коры головного мозга. «Даже если то, что я чувствую рядом с вороном, является проекцией моих переживаний, этот процесс создает новые самонастраиваемые точки соприкосновения, и эти настройки помогают мне эволюционировать как личности». Браун пришел к убеждению, что игра является одной из самых мощных сил в природе: «В конце концов, она в значительной степени ответственна за наше существование как разумных существ».
Что возвращает нас к лабрадору от приматов.
По мнению Брауна, люди и собаки – представители естественно-игривых видов, в хорошем смысле малолетки. Мы встречаемся с ними на одном игровом поле. Но когда Браун впервые столкнулся лицом к лицу с волком, он с ужасом понял, что это не собака. В то время он сотрудничал с одним исследователем в Нью-Мексико, помогая ему проводить работу на докторскую степень по поведению животных. «В отличие от сложного “пения” волков, собаки издают звук в ответ на территориальные приглашения или посягательства, а также звуки, привлекающие внимание или выражающие определенные эмоции. Их игривость и агрессия легко нам передаются, – сказал Браун. – Волкам же мы не нужны для собственного выживания, поэтому их отношение к людям по сравнению с поведением собак кажется “пустым”: ни дружелюбным, ни злым. Их социальная структура сложна и иерархична… Но в детстве щенки волков и собак похожи. В течение короткого периода развития волчата бывают сосредоточенными ретриверами».
На самом деле на стадии щенка морда и уши волчонка похожи на морду и уши взрослого лабрадора-ретривера. С возрастом их морды удлиняются, а уши заостряются. Некоторые породы собак, такие как немецкие овчарки, напоминают волков, но лабрадоры и золотистые ретриверы, по мнению Брауна, «умирают от старости, оставаясь в основном такими же игривыми и любопытными. В то время как волков связывают четкие правила иерархии и по существу они становятся серьезными животными, компульсивными и узкоспециализированными, собаки обычно сохраняют озорство».
Точно так же в раннем возрасте шимпанзе больше похожи на нас, но затем, когда их лица теряют округлость, лбы наклоняются, надбровные дуги становятся тяжелыми, челюсти выступают вперед, их поведение теряет гибкость и становится более узконаправленными. Их умственное развитие достигает плато, а затем обычно замедляется или даже останавливается. Но поскольку человеческий организм посредством игры, постоянного обучения и сильных, пиковых переживаний стремится оставаться вечно молодым, человеческий мозг, по-видимому, в течение всей жизни выращивает новые нейроны, особенно во время «окон неврологических возможностей» – всплесков озарения, которые могут происходить в любое время, вплоть до конца жизни. Благодаря этой способности производить новые нейроны, образующие новые короткие пути вокруг поврежденных областей, люди способны даже восстанавливаться после инсультов. Шимпанзе так не повезло.
Большинство животных взрослеет – но не все. Наш внутренний ребенок (как обычно говорят некоторые люди) не уходит безропотно со сцены. Сколько бы нам ни было лет, какой бы трудной ни была наша жизнь, нам все равно нужен кто-то, с кем можно поиграть. И мы готовы играть с другими.
Как слоны научили Свена всему, что ему нужно было знать о бизнесе В своей классической книге «Генезис игры животных» биопсихолог Гордон Бургхардт пишет: «Даже выдающиеся ученые разводили руками и считали игру скорее загадкой, чем конкретным феноменом, который можно понять с помощью научного анализа». Другие же утверждают, что игры на самом деле не существует. По мнению Бургхардта: «Игра – это реальность, которой не занимались достаточно эффективно ни наука, ни общество. И все же она может лежать в основе того, кто мы есть и как мы стали такими, какие мы есть». Она также лежит в основе критического антропоморфизма Бургхардта, который использует не только достижения науки, но и воображение. «По моему опыту, целеустремленные герпетологи счастливы только тогда, когда у них есть возможность или причина вернуться на поле и лично собрать хотя бы часть образцов, – пишет он. – Грязь, вода, песок, жара, холод, жажда, клещи, пиявки, осы, укусы, царапины и вонючие фекалии – все это часть драгоценного опыта… Я надеюсь, что любой биолог, работающий в поле, понимает, что я имею в виду».
Можно с уверенностью сказать, что игра – это форма обучения, и что обучение может быть игровым. Зачем еще людям смотреть на птиц или путешествовать по Галапагосским островам?
Свен Линдблад – самый практичный человек на земле (или на море). Будучи основателем «экспедиций Линдблада», он управляет вместе с National Geographic флотом кораблей, которые организовывают поездки на Галапагосы, в Антарктиду и другие экзотические места. Его отцу приписывают изобретение экотуризма, а Свен – один из мировых лидеров этого бизнеса. Он стремится сохранить природу, и я знаю, что он добрый и игривый человек. Несколько лет назад он пригласил в галапагосскую экспедицию группу, занимавшуюся вопросами единения людей с природой. Мы познакомились, когда корабль плыл между островами. Однажды наша группа шла по тропинкам к берегу, стараясь не наступать на лапы голубоногим олушам, игуанам и лавовым ящерицам, которые шныряли по своим делам, почти не замечая нас.
Пока Свен рассказывал об открытиях Дарвина на этих изолированных островах, по склону большой остроконечной скалы пробежала лавовая ящерица. На вершине ящерица замерла и уставилась на нас. Лавовые ящерицы, названные так из-за происхождения скал, на которых они часто сидят, похожи на миниатюрных игуан. У этой была ярко-красная голова и горло. Она казалась достаточно дружелюбной. Я сказал натуралисту, который шел с нами, что лавовый ящер больше всего понравился мне на Галапагосах из-за того, что он кажется очень игривым.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
