приборную панель.
Бабушка подошла к машине, но дедушка остановился за несколько шагов до нее. Выудив из кармана мобильный телефон — он все еще пользовался «раскладушкой», — дед поднес его к уху и зажал пальцем второе, чтобы лучше слышать собеседника.
— Привет, бабушка, — поздоровалась я, когда она забралась на заднее сиденье.
— Здравствуй, Кара. — Она поерзала на полотенце, разглаживая руками в перчатках перед платья, и наконец успокоилась, но потом снова начала елозить на сиденье.
— Почему я должна сидеть на полотенце, а? Неужели так трудно вымыть машину?
— Ты говорила, что служба продлится до двенадцати, — перешла в наступление мама. — Сейчас половина второго.
— Пути Святого Духа неисповедимы, Элоиз, — парировала бабушка. — Когда он овладел тобой, от него не сбежишь. Но ты ведь ничего в этом не понимаешь.
Мама закрыла глаза, привычно сожалея о том, что возобновила общение с родителями. Полгода назад дедушка чуть не умер, и такое почти трагическое событие мы с мамой не могли игнорировать. Но слишком частые контакты с бабушкой и дедом нас изнуряли.
Мама нетерпеливо постучала пальцами по рулю.
— С кем разговаривает Джордж?
Бабушка с досадой цокнула языком, но не ответила.
— Сходи за дедушкой, Кара, — велела мама.
Я вздохнула и вылезла из машины. Когда я подошла к деду, он спрятал телефон за спину.
— Чего тебе, пташка?
Он продолжал звать меня пташкой, хотя мне стукнуло уже семнадцать лет. Единственный раз дед назвал меня по имени, когда я окончила школу.
— Мы все тебя ждем, — сказала я.
— Потерпите, я буду через минуту.
— С кем ты говоришь?
— Не твое дело, — ответил дед. — Иди-иди!
Бабушка смотрела на нас в окно, поджав губы, нахмурив брови и всем своим видом давая понять, что умывает руки. Я снова оглянулась на дедушку. Он отошел на несколько шагов и повернулся к нам спиной, прижав телефон к уху. Тогда я потихоньку подкралась к нему, чтобы расслышать, о чем речь.
— Лорен, — прошептал он.
— Ну так что? — спросила мама, когда я вернулась в машину.
Я выразительно посмотрела на нее.
— Не знаю, придется подождать.
Судя по тому, как мама скривилась, она меня поняла. Она снова опустила стекло на дверце и основанием ладони нажала на клаксон, издав раздраженный гудок.
— Поехали, Джордж!
— Элоиз, — поморщилась бабушка, — хватит шуметь!
— А ну живо, Джордж!
Дедушка захлопнул телефон и с ленивым вызовом неторопливо направился к нам.
— Поезжайте без меня. Я заберу свою машину из автосервиса, это рядом.
— Тогда ты можешь сам отвезти маму домой, — сказала его дочь.
— В моей машине для нее слишком грязно, к тому же я не желаю слушать ее зудеж. И вообще еще неизвестно, когда я смогу выехать.
— Да и пожалуйста! Я и сама не хочу с ним ехать. Он гоняет, как проклятые китаезы.
— Бабушка, — сказала я, повернувшись к ней, — нельзя так говорить.
Она снова цокнула языком, и мама закатила глаза и издала стон, дернув кончики убранных назад волос.
— Элоиз, не дергай себя за волосы. — Бабушка сморщилась и наклонилась вперед, внимательно рассматривая мамину голову. — Э-э, да ты вся потная! И в таком виде ты ходишь на работу? Туда, где белые люди?
— Я не для того больше часа просидела в душной машине, Верна, чтобы выслушивать твою критику, — огрызнулась мама.
— Элоиз, я только хочу сказать…
Меня вдруг охватило непреодолимое желание выйти из машины. Если я останусь, дорога до дома превратится в бесконечное лавирование между высказанными и невысказанными упреками бабушки и мамы, которые продолжат грызться между собой; я уже знала, что с дедом мне будет гораздо спокойнее.
— Я пойду с тобой, дедушка! — крикнула я. — А когда машина будет готова, просто высадишь меня у бабушкиного дома.
Он надул губы, но не успел возразить, как мама остановила его:
— Разве ты не хочешь провести время с внучкой, Джордж?
— Ну ладно, только я не собираюсь ради тебя тащиться как черепаха, понятно? Так что поторапливайся. — Он злился. Лишь в таких случаях у него и появлялся акцент, резкий и неприкрытый.
Улыбаясь, я вылезла из машины.
— Позвони, если что, — сказала мама, заводя мотор.
Я последний раз посмотрела на бабушку, которая, не отрывая взгляда от водительского сиденья, помахала мне рукой.
Несмотря на предупреждение, дедушка взял неторопливый темп, и мы молча зашагали по улице. В молчании не было ничего нового: те немногие часы, что мы с дедом были вдвоем, мы обычно проводили за чтением в его комнате в бабушкином доме, плотно закрыв дверь, чтобы не слышать, как хозяйка гремит посудой в кухне. Иногда он включал записи — Принса Бастера или «Скаталитс», — и мы оба кивали в такт музыке. И сейчас, благодаря этому дружескому молчанию, я могла спокойно вздохнуть, хоть и ненавидела себя за то, что мне так хорошо в его компании.
— Я не буду заходить к ней в дом, — сообщила я. — Просто поздороваюсь у дверей, но внутрь не пойду.
— Хорошо.
— Значит, ты все-таки идешь к какой-то женщине?
— Я такого не говорил.
— А что ты говорил?
— Ничего. Это ты у нас болтаешь.
Мне хотелось его стукнуть, и он это понимал. Теперь он вышагивал с особым гонором, какой у него появлялся всякий раз, когда ему удавалось довести бабушку до белого каления. Расстраивая нас, он словно бы испытывал удовольствие. Только побывав с ночевкой в домах трех разных подруг, я поняла, что не все семьи живут таким образом.
— Я даже не знаю, как вы с бабушкой познакомились. Вы оба ни разу не рассказывали.
— Нечего рассказывать.
— Ну как же? Бабушка и дедушка должны рассказывать внукам о своей жизни.
— Ладно. Это случилось в шестьдесят шестом. Она тогда была хорошенькой старшеклассницей, я позвал ее, и она пошла со мной.
— Так не бывает. Люди так не знакомятся.
— Мужчины и женщины знакомятся.
— Нет, ты просто вредничаешь.
— Разве ты не видела, как парни на улице окликают девчонок? Разве тебя саму не окликают?
— Вообще-то нет.
— Значит, тебе везет.
Я нахмурилась. Мы уже дошли до Лоуренс-авеню, оживленного проспекта с плотным потоком машин, но почти без пешеходов: вся цивилизация была сосредоточена в торговом центре с закусочными и гипермаркетом «Уолмарт» или в унылых выцветших многоэтажках, теснящихся вдоль тротуара.
Дедушка достал из кармана упаковку «Джуси фрут» и предложил мне пластинку. Когда-то много лет назад я сказала ему, что это моя любимая жевательная резинка, и с тех пор он всегда носил ее с собой, без слов предлагая мне при каждой встрече. Я взяла жвачку, но недолго наслаждалась сладким вкусом: мне вдруг пришло в голову, что, принимая угощение, я словно
