Книга Перемена - Лейла Элораби Салем

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52

деле слугам-французам — и не без основания: когда-то, несколько лет назад, будучи в Париже, он оставил слугу-француза ответственным за все дела, а тот, то ли по забывчивости, то ли от лени запамятовал передать ему важное письмо, из-за чего Вишевский не явился на собрание. Позже он получил жёсткий выговор от начальника и спасло его от увольнения лишь принадлежность к почитаемому княжескому роду; к тому же за сына походатайствовал его отец, имеющий вес в высших кругах, а иначе не сдобровать. С тех пор Вишевский возненавидел французов, в душе презирая их и не веря ни единому их слову. В аптеке он долго беседовал с аптекарем, разъясняя, что у него почти нет времени на ожидание. Наконец, лекарство было куплено и Елизавета Андреевна, последовав рекомендациям врача, быстро пошла на поправку.

В день, когда простуда отступила, она попросила Михаила Григорьевича ещё побыть с ней рядом, ибо за тот короткий промежуток времени её болезни он оставался у её изголовья, самолично подносил к ней лекарства, поил горячим чаем. Между супругами после стольких лет, проведённых врозь, вспыхнуло новое, более сладостное, трепещущееся чувство. Они так счастливы были оставаться вдвоём, говорить о чём-нибудь не столь важном, интересном, позабыв обо всём на свете. За два дня до отъезда Вишевские наняли экипаж для прогулки по Парижу. Они наслаждались городской суетой, с восторгом гуляли по широким площадям п проспектам, бродили рука об руку по узким старинным улочкам, сохранивших до сих пор очарование Средневековья. Они пили кофе в маленьких кофейнях, приютившихся на самых красивых улицах в центре города. Они посещали модные лавки, где Елизавета Андреевна накупила себе роскошные платья для предстоящей поездки во Флоренцию, под южное небо плодородной итальянской земли. А вечером, когда с темнотой Париж преобразился в многоцветие фонарей, Вишевские посетили один из старейших театров Франции "Комеди Франсез", основанный ещё в 1680 году декретом короля Людовика XIV. Уже, сидя в высоком ложе над основным зрительским залом, над алой сценой, инструктированной золотой бахромой и кистями, растворившиеся в полутьме, Михаил Григорьевич склонился к уху Елизаветы Андреевны, блеснули перед глазами тонкие нити бриллиантов, шепнул:

— А помните, моя дорогая, день нашей первой встречи — тогда это тоже произошло в театре, и вы выделялись на фоне остальных своей царской красотой. Поистине, тот вечер стал важным в моей судьбе, изменив её самым лучшим образом, — он взял руку жены в белой перчатке, поднёс её к своим губам, — Господь благословил меня Своей милостью, ниспослав вас мне.

Елизавета Андреевна посмотрела на супруга, лицо её приобрело не то насмешливое, не то злорадное выражение, но миг спустя она как и прежде, в былые времена, кротко улыбнулась ему — сию улыбку Вишевский не променял бы ни на какие сокровища мира.

Через день они оставили серый, неприветливый Париж. Лил холодный дождь, народу на перроне было много: многоголосье, топот ног, кто-то задел локтем, кто-то нечаянно толкнул в спешке; Елизавета Андреевна мечтала лишь об одном — скорее взобраться в вагон, разложить вещи и сесть у окна купе в полной тишине, в мечтах предвкушая длительную поездку во Флоренцию под южным благословенным небом Италии, где даже томный воздух, полный неги, пропитан сладостным светлым благоуханием.

Поезд прибыл вовремя и Вишевские облегчённо вздохнули. Елизавета Андреевна, прижимая к груди зелёный с золотой вышивкой ридикюль, подаренный ей когда-то отцом, устремилась в тёплый вагон, руки её дрожали от холода, а верхняя одежда насквозь промокла. Она боялась вновь захворать — а в дороге сие абсолютно не нужно. У проводника она попросила горячий чай.

Как было хорошо, тепло и уютно сидеть вот так у окна поезда, вглядываться в быстро сменяющийся пейзаж, пить маленькими глотками чай и слышать равномерный, умиротворяющий стук колёс. Михаил Григорьевич сидел напротив, прикрывшись газетой с последними новостями; даже в дороге он не оставлял своей службы, с головой погрузившись в дела насущные, требующие абсолютного внимания и скурпулёзности. Лишь однажды он отставил газету в сторону, сказал супруге:

— Не волнуйтесь, моя дорогая, путь наш недолог. Мы прибудем во Флоренцию следующим днём. Надеюсь, вы не утомитесь в пути.

— Мне хочется скорее добраться до конца. Я знаю, может это звучит весьма по-детски, но мне не терпится погреться под южным солнцем, я так устала от холода и дождя.

— Ваше желание по-человечески весьма оправдано. Сдаётся, и мне хочется того же, что и вам, но пока у нас есть немного срока помечтать.

Время вновь затянулось в молчании. За окном красно-оранжевым светом разгорелся закат, окрасив дальние холмы рубиновым цветом. Михаил Григорьевич, сморённый чтением и стуком колёс, лёг почивать, Елизавета Андреевна же осталась бодрствовать и, всё также сидя, облокотившись тонкой рукой в перчатке, глядела в окно, любуясь чуждым, новым пейзажем, столь прекрасным, что будь она поэтом, то сложила бы о нём стихи, но она была лишена поэтической жилки, но зато когда-то в детстве отец и мать приставили к ней художника, что урок за уроком учил её выводить тонкими линиями изображения и говорил, что у неё недурно получается. Ныне учителя того давно не в живых, но память о нём самом, его наставления и строгие поучения оставили в душе неизгладимый приятный свет; рука сама собой потянулась к ридикюлю, а там лежал её альбом, где она делала ежедневные заметки. Теперь же, вооружившись чистым листом и карандашом, Елизавета Андреевна принялась быстрыми движениями рисовать горы, маячившие перед её взором; скоро солнце скроется за горизонтом, станет совсем темно и посему нужно спешить, торопиться, пока виднеющиеся дали не поглотит тьма.

XVI ГЛАВА

Поезд прибыл во Флоренцию ранним утром, когда золотисто-розовый рассвет осветил своими первыми лучами черепичные крыши домов; ярко вспыхнул остроконечный свод собора и над городом, сначала глухо, затем звонче и яснее пронёсся церковный колокольный звон. Жители Флоренции только начали просыпаться, недовольно покидали тёплые, мягкие постели. Вот со скрипом отворились двери, замелькали по узким каменным улицам первые прохожие; сонные уличные собаки, сладко потянувшись, облаяли одиноко бредущих людей. Открылись первые торговые лавки, из пекарен пошёл аромат свежего хлеба — город зажил обычной своей жизнью, а весеннее тёплое солнце обещало ему хороший день.

Вишевские ступили на перрон, луч утреннего солнца осветил их лица благодатным теплом. Елизавета Андреевна всё также прижимала зелёный ридикюль к груди, не веря своим глазам, что здесь — конец их пути,

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52