в том чае, но то, что мои мысли стали яснее, как только им стал «питаться» фаленопсис, однозначно.
— Мне уже лучше, — произносит Даша, делая над собой усилие.
— Тогда я еще поработаю. — Находиться с женой в одной комнате становится невыносимо, а прикинуться спящим у меня уже не получится.
* * *
На улице льет как из ведра, но это нисколько не сказывается ни на моем состоянии, ни на настроении. Дарья слоняется тенью и своим бескровным цветом лица похожа на привидение. Я думал, она проспит, как обычно, до обеда, а я спокойно исчезну из этого дома. Я решил, что сюда не вернусь, и при возвращении перееду в свою старую квартиру. Переехать можно было и раньше, но я надеялся, что смогу что-то узнать. Но, увы. Кажется, всех устраивало мое состояние тупого болванчика.
Дарья встает, чтобы проводить меня. Какой героический поступок с ее стороны! Но это меня тоже мало заботит. Я весь поглощен последними отчетами, которые пришли на факс сегодня утром. Допиваю горячий кофе, который с некоторых пор готовлю себе сам, и спешу на выход.
— Богдан, ты не взял зонт, — окликает Дарья и протягивает мне необходимый предмет.
— Обойдусь. Спасибо.
— Ты уверен, что рейс не отменят? — спрашивает, нервно теребя тонкие пальцы.
— Все возможно. — Бросаю коротко и выхожу.
Жадно вдыхаю свежий воздух, как глоток свободы, и сажусь в такси. Снова утыкаюсь в документы и не замечаю, как доезжаю до аэропорта. Рейс переносят на два часа. Подхожу к панорамному окну и любуюсь на вид.
Дождь уже перестал, но черное небо нет-нет и разрывают вспышки молний. Зрелище настолько потрясающее, что я, как завороженный, восхищаюсь им. До меня долетают обрывки разговоров пассажиров, таких же ожидающих как и я. Кто-то говорит, что при такой погоде самолет не выпустят. Кто-то спорит, что уже вылетал и в грозу, и в дождь и попал в турбулентность, а кто-то замечает, что дожди могут идти месяц, и никто столько времени задерживать вылеты не будет.
Наконец, объявляют посадку.
Автобус бесшумно движется по дорожному полотну, а я взглядом вгрызаюсь в каждую мелочь, надеясь «найти себя». Не спешу подниматься по трапу, а вдыхаю в себя воздух с запахом озона и влажного бетона. Задерживаюсь, взявшись за поручень трапа, и оборачиваюсь назад.
Вспышка. Еще одна. Они такие ослепительные, что невольно чувствуешь себя ничтожеством рядом с разыгравшейся стихией. Изломанная светящаяся полоса разрезает небосвод так близко, что кажется, искровой разряд попадает прямо в меня. Рефлекторно закрываюсь рукой и зажмуриваю глаза. Острая боль простреливает с головы до ног, и я, покачнувшись, начинаю оседать. В висках буквально искрит от всплывшего воспоминания…
— Мы разобьемся? — Женский голос звучит обреченно, а серо-голубые глаза смотрят на меня с мольбой и надеждой. Словно от моего ответа зависит, что произойдет дальше.
— Нет, — отвечаю уверенно и беру в свою руку тонкие холодные пальчики, которые тут же хватаются за нее, как за спасение.
Глава 15
Перед глазами, как кадры старого кино, быстро мелькают картинки, сменяя одну за другой, словно перепрыгивают через время…
— Я люблю тебя. Ты выйдешь за меня?
— Да…
— Это… правда? — Не верю своему счастью.
— Да.
— А-а-а! — кричу от радости, подхватываю Снежану на руки и кружу.
— Богдан, перестань! Ты меня уронишь!
— Никогда.
— Отпусти! Я боюсь! — Снежана обнимает меня за шею, и я перестаю ее кружить, но не отпускаю, продолжая держать на руках. Она такая легкая, почти невесомая. Снежана проводит руками по моему лицу, и я забываю обо всем, когда она так на меня смотрит.
* * *
— Богдан, прости, что отвлекаю от работы. Но это очень важно, — звонит Снежана.
— Что-то случилось?
— Да. Мой отец… Ему стало хуже.
— Снежана…
— Я должна поехать к нему. Он звал меня.
— Родная моя, я вернусь через три дня, и мы съездим вместе. Обязательно съездим.
— Богдан, боюсь, у него нет этих трех дней… Ты же знаешь, что я… Я безумно люблю тебя…
— Я тоже люблю тебя…
— Я знаю. Но мне нужно… съездить к отцу. Навестить его… пока это еще возможно… Ему стало хуже…
— Обещай, что ты сразу же вернешься, — прошу ее.
— Обещаю… Люблю тебя…
* * *
— Светлана Николаевна, я не могу дозвониться до Снежаны. У нее телефон отключен. Она вам звонила?
— Богдан… — В трубке раздаются рыдания.
— Светлана Николаевна! Что случилось? — хочу закричать, но голос не слушается, и нехорошее предчувствие могильным холодом сжимает сердце.
— Богдан, моя доченька… Снежаночка…
— Что с ней?!
— Она разбилась, Богдан. Ее больше нет…
* * *
— Богдан… — Мягкий до боли родной голос колыбельной звенит в ушах.
— Снежана… — Я не вижу ее, но ощущаю, что это она. Она… Моя Снежана… Здесь… Рядом…
Хочу коснуться и протягиваю руку, но хватаю лишь воздух.
— Не уходи… Останься… — прошу.
В ответ — тишина…
— Тогда останусь я. — Решительно делаю шаг в белесый туман, но меня выкидывает обратно. Снова рвусь, но результат тоже. — Снежана! — зову.
Падаю. Встаю и снова иду. Кричу, но никто не отзывается. Туман рассеивается. Все вокруг затягивает свинцовыми тучами. Яркие вспышки молний то тут, то там разрывают черное полотно. Сверкают, ослепляют и оглушают рокочущим громом. Сильный дождь хлещет по лицу. Как вдруг среди туч выглядывает просвет. Он становится больше и больше, пока все вокруг не заливает светом.
— Богдан! — зовет меня уже другой голос. — Мы оба совершили ошибку…
И меня выкидывает в реальность. Открываю глаза и осматриваюсь.
— Не вставайте! — командует чей-то голос. — Сейчас будет медик.
— Не нужно никого. Я в порядке.
В относительном. Отмахиваюсь и уверенно встаю на ноги. Злюсь на самого себя, что свалился как кисейная барышня.
— Мужчина, в вас ударила молния! — причитает пожилая женщина, стоявшая за мной, чтобы подняться по трапу.
Стюардессы пытаются успокоить разволновавшихся пассажиров, вежливо уговаривая занять свои места.
— Не смешите, — отвечаю уверенно. — Если бы в меня ударила молния, вряд ли бы я с вами сейчас разговаривал.
— Но я сама видела!
— Я в порядке.
Глаза, да, ослепило. Но не более. Только и лететь теперь мне уже совершенно не нужно, о чем я и сообщаю бортпроводнице.
Правда, от медиков так легко отмахнуться у меня не получается. Естественно, версию от удара молнии всерьез никто не принял, но вот ухудшение состояния здоровья, схожее с каким-то там кризом, было на лицо. Поэтому у меня взяли анализ на наличие в крови алкоголя и даже наркотиков.
Мне делают повторную кардиограмму, когда в медкабинет влетает Бессонов.
— Богдан!
— Бес! — Радуюсь другу, чуть ли не
