воздвигнутый в Дар-эс-Саламе в память провозглашения независимости страны 9 дек. 1961 г.
Этот отпечаток прошлого заметен и во многом другом. От авеню Независимости, постепенно удаляясь от океана, тянутся кварталы так называемого Ухиндини, состоящего из мелких лавчонок и жилых домов, хозяева которых — лица арабского и индо-пакистанского происхождения. Каждый здешний квартал представляет собой как бы обособленный городок, сгрудившийся вокруг мечети или какого-то другого религиозного храма, коих тут великое множество. И в каждом свои законы, свои обычаи, обряды. Скученная, многоквартирная «страна Ухиндини» отличается от районов Упанги и Оушен-роуд, хотя все вместе они называются азиатскими кварталами. Районы поближе к океану считаются более фешенебельными, здесь уже не чувствуется узкой кастовости, вперемежку с лицами азиатского происхождения живут и европейцы, а в последнее время сюда перебираются и отдельные африканские семьи.
Район Ойстер-Бэй (Бухта Устриц) расположен на мысу, уходящем в океан. Это северная часть города, застройка которой началась сравнительно недавно, после второй мировой войны. Овеваемые океанским бризом красивые особняки утопают в тропической зелени. Да и сам Ойстер-Бэй стоит в Дар-эс-Саламе этаким особняком, удобным, знающим себе цену и мало кому доступным. Сейчас в этом районе всего около трех тысяч жителей. Недавно городской муниципалитет разработал план частичной перестройки Ойстер-Бэя, рассчитанный на то, что за счет некоторого уплотнения строительных участков и освоения новых площадей тут получат жилье около шестидесяти тысяч горожан.
И наконец, африканские кварталы, расположенные за Ухиндини, далеко от побережья. Унылое однообразие сетчатой, квадратной планировки, разработанной еще немцами в начале нынешнего века, разбросало на довольно обширной площади, на несколько километров вдоль и поперек, одноэтажный глинобитный Карнаку. Именно этот район и отделялся раньше от остальной части города «санитарным кордоном». Сейчас африканские кварталы частично перестраиваются. Кое-где возникают новые жилые дома рациональной стандартной постройки, а кое-где прямо в город внедряется деревня со всем своим прадедовским укладом.
Местные жилища, так называемые дома-суахили, представляют собой одноэтажные глинобитные строения, иногда побеленные снаружи, как украинская мазанка. Крыши покрыты всем, чем угодно — от пальмовых листьев до кустов жести самой разнообразной формы. Это — остатки больших старых бочек из-под бензина, бидонов. Кое-где попадается шифер или рифленое железо. Внутри прямоугольного дома вы обязательно увидите сквозной коридор, по обеим сторонам которого располагаются небольшие комнатки. Коридор выходит во внутренний дворик с курятником и огородом. Если дома стоят близко один от другого и дворики малы, огородиком обзаводятся в пригородной зоне. Городской черты, отделяющей Дар-эс-Салам от деревни, практически не существует.
Наличие небольшого подсобного хозяйства характерно для многих африканских семей. Это объясняется тем, что большинство семей многодетно, а кормильцы их — зачастую низкооплачиваемые рабочие, выходцы из крестьян. Отец семьи, скажем садовник, сторож или домашний слуга, работает определенное число часов в день, получая за это зарплату. Остальное время он вместе с женой копается у себя на участке. Такой горожанин одновременно является и рабочим и крестьянином. Он тянется в город, который привлекает его лучшими условиями жизни, старается как-то закрепиться в нем, а земля властно зовет его назад, к себе. Иногда он открывает в городе свой небольшой «бизнес» — торговлю овощами и фруктами на городских рынках, вразнос, на велосипедах, а то и прямо на улицах, где-нибудь в центре, у дверей крупных магазинов.
Как-то в 1971 г. в газете появилось коротенькое интервью с уличным зеленщиком-разносчиком. Его месячная выручка составляет 300 танз. шиллингов[9], из них двадцать уходит на жилье, в оплату за койку в доме-суахили. Он в общем-то доволен: его заработок выше, чем у садовника или сторожа, которые имеют до 180 шиллингов в месяц. Этим и объясняется некоторая тяга молодежи к «бизнесу». Во всяком случае, торговля вразнос среди выходцев из деревни — этого стихийно растущего населения внутригородских «агрогородков» — считается более предпочтительным занятием, чем тяжелый физический труд.
С ночного лова
Совершенно особое место занимают в городе рынки. Побывать хотя бы на одном из них — рыбном — нужно обязательно. У входа в порт на прибрежном песке по утрам разрастается шумная, суматошная толкучка. На пирогах, парусниках и моторных баркасах к берегу подходят рыбаки со свежим уловом. Здесь можно увидеть все, чем богат океан. Большие неуклюжие лобстеры еще шевелятся и подергивают клешнями, креветки, устрицы, толстые полутораметровые скаты, акулы, тунцы и множество мелкой рыбешки самой причудливой формы и окраски ждут своих покупателей. Все это вываливается на песок, тут же чистится, режется на куски или раскладывается на кучки и продается. Лобстер— это в общем-то обыкновенный речной рак, такой же пучеглазый и самодовольный, пока не попадет в кастрюлю и не покроется нежно-розовой «краской стыда». Однако среди своих собратьев по родословной он великан и, должно быть, поэтому в отличие от всяких там пресноводных носит такое звучное заморское имя. Креветки креветкам тоже рознь. Среди них встречаются особи величиной с доброго озерного окуня. Эти лежат отдельно, и их название — «королевские» — дает хозяину право набросить лишних пять шиллингов на килограмм. Под рыночным «увеличительным стеклом» меняются не только размеры, но и цены.
Впрочем, рыбак не очень любит торговаться, он ценит свое время: нужно немного отдохнуть— и снова на утлой пироге под парусом отправиться в голубые просторы океана. Сказал — значит, столько и стоит, уж кому лучше знать! Иное дело перекупщики. Те оптом забирают товар, устраивая шумный аукцион, отчаянно, до хрипоты торгуясь, и потом не спеша продают свой «улов» подороже.
Танзанийский рыбак
На лицах рыбаков спокойная, даже какая-то почти торжественная усталость.
— Сколько стоят эти крабьи клешни?
Как бы невзначай бросает на вас оценивающий взгляд: европеец, с этого можно запросить и побольше…
— За пять шиллингов бери всю кучу. Лучших все равно не найдешь! — Лениво, как бы нехотя отвернется, почешет плечо сквозь дырку в рубахе с каким-то истинно рыбацким достоинством, оставляя на темной просоленной коже белые следы ногтей.
Африканские женщины, кто в черных мусульманских накидках, кто в красочной канге или китенге — куске расписанного узорами полотна, виртуозно обмотанного вокруг тела, сидя на корточках, помогают мужьям потрошить рыбу и тайком поглядывают на покупателей.
Этот рынок не единственный в Дар-эс-Саламе. На других царит та же живописность и сутолока: меж фруктово-овощных гор и холмов расхаживает какой-нибудь парень со связками — чего бы, вы думали? — цыплят в руках. Несколько цыплят, связанных лапками в один «пучок», висят вниз головой. Тут же на жаровнях пекут корнеплоды кассавы, по вкусу похожие на сладковатую, слегка подмороженную
