лучше ли будет перепрыгнуть через него? Но сразу же передумал. Дело в том, что берег арыка тоже был весь в липкой грязи. Тарлан здесь мог бы поскользнуться.
Мы поехали вверх, вдоль арыка. Искали отмель. Машина спустилась в лощину. Остановилась у арыка. Сидевшие в ней как будто поняли, что здесь не перебраться, и поехали по нашему следу. Мы с Тарланом перескочили через арык, где было поуже. Машина остановилась на том месте, где мы перепрыгнули. Я понял, что по этой дороге они едут впервые. Показал им рукояткой плетки наверх:
– Еще немного проедете, и будет разлив! Там машина сможет проехать.
И мы отправились своей дорогой. Но тут вслед раздался голос:
– Эй, шеф! Тормозни!
Голос был незнакомый. Что он сказал, я недопонял. Кем бы он ни был, все же это был голос человека. Я решил, что надо подъехать. Встал на берегу арыка. Из машины вышло четверо. Двое с разбегу перепрыгнули через арык. Испугавшись, Тарлан попятился. Гляжу: двое молодых ребят. И другие двое тоже подошли. У всех на глазах темные очки. Волосы до плеч, ушей не видно. Одеты довольно прилично. Один с бородкой. Сперва я подумал, что он примерно одного возраста со мной. Потом, присмотревшись, понял, что парню под тридцать.
– Вы, кажется, звали меня, братья?
Они посмотрели на меня и не произнесли ни звука.
Бородатый вышел вперед:
– А ну слезай-ка с коня, шеф!
– Говорите так, я не глухой.
– Сказано слезай – значит, слезай!
Меня задело, что они обращаются ко мне на «ты». Спешиваясь, я сказал:
– Не надо «тыкать», приятель. Ведь я вам, пожалуй, в отцы гожусь.
– Видали мы такого отца…
Я опешил. Держал в руках поводья и злился. Крепко сжал рукоятку плетки.
– Привяжи коня и иди за нами!
– Что вы мне хотите сказать, приятель? Говорите здесь.
– Сказано, иди за нами – значит, иди!
Они двинулись вверх, вдоль арыка. Очков никто из них так и не снял.
82
Я накинул поводья на наклоненную голову Тарлана и пошел следом:
– А сами-то вы кто такие? Чьи сыновья? Представьтесь же наконец, братья.
Они окружили меня. Как будто им предстояло какое-то зрелище.
Один из них пробурчал:
– Еще успеем познакомиться…
Они уставились на меня, будто на какого-то дикаря. О, силы небесные, и какое у них может быть ко мне дело? Да говорили бы поскорее, а то темнеет.
– Братья, если у вас ко мне срочное дело, говорите. Или я поеду, чтобы дома не волновались.
– Не торопись, еще успеешь поехать. Так поедешь, что больше не вернешься.
Со злости я развернулся и пошел к коню. Один из них преградил мне дорогу. Еще один зашел с другой стороны. Я оказался посредине. Решил было протиснуться между двумя. Тот, что справа, схватил меня за плечо. Я сбросил его руку:
– Уберите руку, приятель.
Он смачно ударил меня в подбородок. Я покачнулся и, отлетев назад, остался сидеть на земле. Вывихнутая рука заныла. Я накрутил плетку на кисть руки. Поднявшись, прицелился в шею парню и с размаху стеганул по ней. Тот, что был сзади, схватил плетку и с силой выдернул. Я опять оказался на земле. Затем пошел на того, что выдернул плетку. Сзади кто-то пнул меня в поясницу. Я упал навзничь. Вывихнутая рука отозвалась болью. С трудом мне удалось сесть. Осмотрелся вокруг. Ни души. Город остался за холмами и горными склонами – теми, что справа. Mой кишлак за холмами и горными склонами – теми, что слева. Только небо над головой. Все далеко. Не докричишься.
Мне стало обидно до слез: какое же кругом одиночество, пропади оно пропадом!
Я огорчился: все моя поврежденная рука, пропади она пропадом!
Вытащил ее из-за пазухи и показал. Сказал жалостливо:
– Когда я упал с гнедого Джуры-бобо, братья, то повредил себе руку. Смотрите…
Они громко расхохотались. Заговорили между собой:
– Кем он ему приходится?
– Никем!
– Как это никем? Быть не может! Выходит, он по своей воле решил показать себя рыцарем?
– Гляди-ка, рыцарь! Рыцарь двадцатого века!
– Дон Кихот!
– Ха-ха-ха, Дон Кихот! Дон Кихот двадцатого века!
Только сейчас я понял, кто они такие. В тысячу раз мне стало обиднее за то, что сказал им про вывихнутую руку и что жаловался им. Я опустил голову. Руку не спрятал за пазуху. Оперся ею, как здоровой, о землю. Рука заныла. Я уставился в землю и стиснул зубы. Лицо горело.
Я поднялся. Они окружили меня. Один ударил в челюсть. Я отлетел на стоявшего сзади. Тот, придерживая меня за плечи, ударил по голове. Зашатавшись, я отлетел обратно. Снова получил удар в челюсть, перевернулся и упал. Голубое небо закружилось надо мной. Стало черным-пречерным.
Я снова поднялся. Шатаясь, я подошел к одному из них и повис на шее.
– Что я вам такого сделал, братья?
Обнял его, что есть силы. Тот ударил меня кулаком в живот. У меня перехватило дыхание. Внутри что-то оборвалось. Руки мои ослабли и сползли с его плеч. Ноги больше не держали.
Я повалился навзничь.
– Скажите, братья, в чем я виноват, в чем моя вина…
В ответ получил сильный удар в спину чем-то острым. Потом в бок. При каждом ударе у меня перехватывало дух.
– Братья, я ведь тоже человек…
83
И тут я услышал ржание.
Всю свою жизнь я прожил бок о бок с конем. Разных коней видел, разное слышал ржание.
Когда конь ржал от жажды или от голода, я давал ему поесть или попить.
Когда конь ржал от тоски по своим сородичам, услышав чье-то ржание или почуяв кобылицу, я седлал его и водил по степи, чтобы он мог остыть, размять ноги и успокоиться.
Когда конь ржал при виде змеи, я выбегал к нему из дома, чтобы он чувствовал, что я рядом.
Когда он подавал голос, почуяв волка, я гладил его по гриве и оставался с ним, пока не успокоится.
От чего заржал Тарлан в эту минуту? Увидел змею? Нет, тогда он заржал бы по-другому. Или он увидел волка? Нет, он ржал бы не так. Наш Тарлан увидел кое-что похуже змеи и волка!
Я попытался приподнять голову, чтобы разглядеть Тарлана, но не смог. Взгляд уперся в небо. Небо высоко, земля тверда.
Конь снова заржал.
Небо было – как черный казан. Повернул голову влево. Сначала ничего не разглядел. Потом начал отличать белое от черного. И вот тогда увидел Тарлана. Изгибая шею, он глядел на нас. Навострил уши и снова заржал. Посмотрел в сторону кишлака. Опять заржал. В
