— Что вам нужно? — спросила она.
Глаза актера потемнели от ревности и оскорбленного самолюбия.
— Что-то было нужно. Но я забыл что, — ответил он саркастически. — Мне зайти попозже? И конечно, я закрою за собой дверь. Не знаю, в курсе ли того, что здесь происходит, Аллен, но я уверен, что вам не нужно, чтобы эта новость распространялась.
По дороге в ресторан Миддендорфа они почти не разговаривали. Рей вел «чероки» довольно рассеянно. Миновав Артлайн, перекресток на Интерстейт-10, они поехали на север. Быстро стемнело, и видимость стала плохой. Невдалеке от дороги они заметили канал, который рыли для больших барж, возивших грузы для строительства дороги через болото. Они с Джулией поневоле вспомнили о самоубийственных импульсах опоссумов и енотов на дорогах Луизианы по ночам, когда от них оставались только комочки меха. Рей время от времени поглядывал на Джулию, которая была занята своими мыслями. Ему хотелось знать, о чем она думала, но он боялся спросить. Ему казалось, что их близость была преждевременной, что он поторопился.
Он смотрел на нее в мелькающем свете фонарей. Черты ее лица были твердо очерченными, а подбородок — решительно вздернут. В изгибе ее губ было что-то зовущее. Она настолько хорошо владела собой, что для него это было как вызов. Он хотел разрушить ее защиту, проникнуть в ее мысли и мечты. Он хотел знать о ней все, от ее любимого цвета до того, как она собирается голосовать на следующих выборах. Чем больше он будет знать, тем лучше.
Хорошо было бы посчитаться с этим Вэнсом Стюартом. Почему он решил, что ему можно лезть не в свои дела и так разговаривать с Джулией?! Что между ними могло быть такого, чтобы это позволялось? Насколько Рей вообще нужен кинокомпании и Джулии?
Рей наблюдал за дорогой, освещенной фарами его машины. У него не было права на такие вопросы. Может быть, этому актеру нужно было просто его дискредитировать. Не слишком ли он был нежен с Джулией на съемочной площадке? Вероятно, ему следует быть более осторожным и держаться подальше от Джулии. Он снова посмотрел на нее, заметив, что и она взглянула в его сторону, а потом стала опять смотреть в окно на пустынную равнину, обрамленную придорожными деревьями. Размышляя о том, что ему хотелось бы узнать, он произнес:
— Если ты ходила в школу в Луизиане, то как тебя занесло в Лос-Анджелес?
Она серьезно посмотрела на него, но ответила охотно:
— Булл попросил меня приехать к нему после смерти мамы. Я бывала в Калифорнии пару раз во время каникул. Этого достаточно, чтобы полюбить солнечный Малибу, где тогда жил Булл. Я поехала.
— Ну и дальше жила с папочкой?
— Сначала, — сказала она, поворачиваясь к нему и как будто расслабившись, — Булл был щедрым. Он подарил мне машину, открыл счет, давал ежедневно по двадцать долларов, как будто у него существовал бесконечный денежный источник.
— Похоже на мечту подростка.
— Да, но кроме того, он хотел решать, с кем мне дружить и как мне думать. Когда я была маленькой, его с нами не было, но он вдруг почувствовал себя авторитетом, этаким главой семьи. Я должна была отчитываться перед ним за каждую минуту. Тогда мне казалось, что он выдумывает всякие несусветные, правила, которым я, по его произволу, должна следовать. Сейчас я понимаю, что он боялся ответственности, имея на руках дикого ребенка.
Эта фраза прозвучала так странно, что он невольно улыбнулся.
— А ты была диким ребенком?
— Во всяком случае, достаточно скверным, — заметила она, — хотя, может быть, и нормальным для своего времени. Я, бывало, подолгу жила в домике на берегу моря с четырьмя другими девочками и парой ребят, вроде как родственников.
— Исключенных из колледжа?
— Да, на год или больше.
— А потом? — спросил он.
— Потом мне стало скучно. Я стала повсюду слоняться с камерой, которую мне подарил Булл. Снимать волны, водных лыжников и все, что было интересно в тамошних пустынных местах. Я стала интересоваться киносъемкой, а кто мог ответить на мои вопросы лучше, чем Булл?
Рей, внимательно глядя на дорогу, сказал почти наобум:
— Ну и понятно, он давал тебе ответы.
— После этого все изменилось. Мы научились нормально разговаривать друг с другом, выслушивать друг друга без наскоков. Я вернулась в школу, но жила отдельно и когда не наблюдала отца за работой, то сама снимала все, что двигалось.
Что-то в ее голосе его насторожило: в нем слышались нотки подавленной депрессии. Он осторожно спросил:
— И долго ты была одна после этого?
— В общем, довольно долго. Не считая Аллена.
Об Аллене он почти забыл. Она же, как видно, о нем не забывала.
Джулия решила поменять тему:
— Болото в этих местах кажется бескрайним.
— Сейчас оно уже не такое большое. Здесь слишком много лесозаготовок, ведется разное строительство.
— Почему здесь поселились каджуны? Ведь тогда, в конце восемнадцатого века, они могли найти места и получше.
— Они поселились там, где им указали испанцы, владевшие тогда Луизианой. Конечно, они жили не на самом болоте, а вдоль рек и заболоченных рукавов и озер. Но, конечно, болото у них всегда было у порога. Они исследовали его и стали там чувствовать себя как дома. Я думаю, по той же причине люди поднимаются высоко в горы.
— Ну да, потому что это рядом, — заметила она без выражения. — А твои предки чем занимались? — Выражение лица в этот момент у нее было какое-то странное, но он не мог понять, что оно означает, и ответил первое, что пришло в голову:
— Примерно тем же самым, что делали всегда. Большинство моих двоюродных братьев пытаются по возможности и сейчас заниматься тем же, чем их отцы.
— А чем занимался твой отец?
— Сначала был фермером, а потом пошел работать на химический завод. Его брат, муж тетушки Тин, обрабатывал колониальный сахар. Помнится, я любил, когда он приходил домой. Он был похож на марципан в сахарной пудре. Тетя Тин говорила, что он самый сладкий мужчина на свете.
— На нее это похоже, — сказала Джулия, улыбнувшись, хотя взгляд ее все еще был беспокойным.
Они уже подъезжали к озеру Морепа. Рей осторожно объезжал огромное водное пространство, освещенное желтыми огнями. Справа от него шел проток, который вел к озеру, названному в честь Де Поншартрена, морского министра Людовика XIV. Они пересекли мост, достаточно высокий для барж и больших рыболовных судов, и свернули к стоянке у ресторана «Миддендорф». Ресторан выглядел непритязательно и представлял собой длинное низкое здание с полосатым навесом и огромной желто-красной вывеской, чтобы привлечь туристов-янки, мчавшихся в Батон-Руж или Новый Орлеан. Он работал уже лет пятьдесят, готовя свежие блюда для рыбаков, местных жителей, приезжих новоорлеанцев без особых претензий и добрых старых парней из Луизианы и Миссисипи, приезжавших на футбольные матчи ЛСЮ и «Супердом», не говоря уже о сезонных туристах. Помещение было отделано деревянными панелями, на столах были скатерти. Когда Рей и Джулия вошли внутрь, там гудели голоса посетителей, пахло крабами, хлебом и арахисовым маслом. Их встретила улыбающаяся хозяйка и проводила к угловому столику. По пути Рей ответил на несколько приветствий старых знакомых. Сидели за столиками и некоторые члены съемочной группы, знавшие это местечко.
