пор как не стало Михала, у них всегда было тихо. Из репродуктора слышалась негромкая музыка — она не мешала Зосе.
Лилась из крана вода, Кристина полоскала тарелки. И не заметила, как прекратилась музыка, — что-то объявил диктор.
Она завернула кран и, ставя сушить тарелки, услышала вдруг торопливые шаги. Дверь распахнулась. На пороге стояла Зося. Взглянув на нее, Кристина поняла: что-то произошло!
— Что?! — с испугом воскликнула она.
— Нет, нет… ничего, мамуся… — сказала Зося. Но Кристина видела: губы у Зоси белые и слова она выговаривает с трудом, будто промерзла так, что не попадает зуб на зуб.
— Нет, нет… ничего, мамуся. Только кто-то там… по радио разыскивает… мой номер… тот, что у меня на руке…
Как была, в забрызганном фартуке, Кристина бросилась к репродуктору.
Голос диктора действительно повторял Зосин номер: «77362», «77362»…
Сперва в ушах у Кристины, заглушая все остальное, звучал только этот номер: 77362…
Потом в ее сознании прорвались слова:
«Катерина Романовна Климушина, проживающая в Советском Союзе, в Белоруссии, в городе Оцке, разыскивает свою дочь Татьяну, утерянную в Освенциме, с освенцимским номером на руке… Слушайте, слушайте! Передаем письмо Климушиной…»
Все было правильно. Все сходилось! Закрыв глаза, Кристина присела на краешек дивана. А Зося стояла у репродуктора, вполоборота к ней, так, что Кристина не могла видеть ее лицо.
Наконец он замолк, этот голос. И в комнате наступила тишина — такая, что Кристина вдруг испугалась этой тишины. Она открыла глаза и встретилась взглядом с Зосей. И поняла: Зося уже догадалась обо всем. Но и догадавшись еще не верит, еще надеется…
— Мамуся, а в лагере так бывало, чтобы разным детям выкалывали одни и те же номера? — осторожно спросила Зося.
Кристина молчала. Что могла ответить она? Случилось! Случилось непоправимое…
— Те, кто выкалывал, ведь могли ошибиться, правда?! — настаивала Зося. Она глядела на мать такими ясными, чистыми глазами. И такая была в них готовность верить. Всему! Всему, что бы ни сказала она, Кристина.
Не в силах вынести эту муку, Кристина уронила голову на сжатые кулаки. «Матка бозка! За что ты так караешь меня!»
«…Ваше письмо, которое Зося услыхала по радио, оказалось для нее очень тяжелым переживанием», — писала Кристина.
«Я ее понимаю. Прошу и вас понять. Сколько Зося помнит себя после лагеря, столько же помнит и меня. И естественно, что до той минуты, когда она по радио услыхала ваше письмо, Зося была убеждена, что я ее мать. Я — и никто другой. С этим ничего не поделаешь. Не стану скрывать от вас, что и теперь, зная все, Зося своею матерью по-прежнему считает меня…»
И здесь Кристина не кривила душой. Зося действительно не хотела говорить о Климушиных, не хотела слышать о них. Держалась, старалась держаться так, словно Климушиных не было, нет! И ничего в ее жизни не изменилось…
Кристина вновь перечитала письмо — от первой фразы до последней.
Все было правдой. Все справедливо, так считала она, хотя не могла не видеть, что написанное не оставляет надежды.
Но, может быть, так и лучше: оборвать сразу, не оставляя надежды…
Заключив, как положено, приветствиями и добрыми пожеланиями, она вложила письмо в конверт и, не позволяя себе больше думать о нем, решительно запечатала его.
Глава седьмая
«ТЕРПЕНЬЕ, ТОЛЬКО ТЕРПЕНЬЕ…»
Марыся не появлялась в Освенциме больше недели. Позвонив в Институт судебной экспертизы, Войтецкий узнал, что она давно сфотографировала свой номер и получила на руки фотографию. Пятерка! Пятерка, не тройка, была в середине номера.
Казимиру очень хотелось увидеть Марысю. Однако он не решался ей звонить. Знал по опыту: бывают такие обстоятельства, когда человеку лучше остаться одному. Пережить в одиночку то, что выпало ему пережить.
Ничем он не мог помочь Марысе. Только ждал ее с нетерпением.
И однажды она приехала.
Закончив дела в музее, Войтецкий сидел в своей рабочей комнате. В черновую тетрадь он записывал разговор с Кристиной — впечатления от встречи с ней.
Это был еще один неизвестный ему доселе, неожиданный поворот той темы, что постоянно владела его мыслями.
На дворе бушевал ветер. Качались фонари за окном, тени их скользили по комнате.
Казимир зажег свет, задернул занавески. Поставил на плитку чайник. В дверь постучали.
— Проше! — откликнулся он, думая, что это кто-нибудь из задержавшихся сотрудников. — Проше, — повторил Казимир и, вспомнив, что защелкнул за собою замок, встал, отпер двери.
За дверью стояла Марыся. Замерзшая, посиневшая.
В коричневой шубке, в шапочке с козырьком — такие входили в моду — она выглядела, как с журнальной картинки. Но Казимир знал: мех на шубке искусственный, дешевый и, скорее всего, не греет. Знал, что шубку эту Марыся сотворила себе сама. И шапочку — тоже. Они с подругой, у которой живет Марыся, шили все себе сами. Задешево, но упорно следуя моде.
Помогая снять шубку, Казимир заметил, что Марысю бьет озноб.
— Замерзла? Садись к батарее поближе. Хочешь чаю? — Он был так обрадован, что видит ее наконец.
Казимир заварил покрепче чай, достал из шкафа стаканы. Налил себе и Марысе чаю, поставил на стол сахарницу.
— Как себя чувствуешь?
— Как рыбак! — грея у батареи руки, мрачно отозвалась Марыся.
Казимир удивленно взглянул на нее.
— Присказка такая. Не знаете? — Она чуть помедлила. — «Откуда идешь?» — «С речки». — «Что там делал?» — «Лещей ловил». — «Много поймал?» — «Ни одного!» — «Как же ты знаешь, что то лещи были?»
Присказка прозвучала невесело. Казимир не смог улыбнуться. Их глаза встретились. Марыся протянула фотографию номера:
— 77562!
— Я знаю, — не глядя на фотографию, сказал Войтецкий.
— Звонили в лабораторию?
— Да! Но и раньше знал это. До фотографии.
— Знали?!
Войтецкий подошел к шкафу, взял с полки тетрадь — последнюю в разделе «Послевоенные судьбы детей Освенцима», — в эту тетрадь он записал сообщение Ступаковой о Зосе. Раскрыл на нужной странице, подал Марысе:
— Читай.
И отошел к окну, став так, чтоб не видеть лица Марыси, — не мог он видеть ее лицо.
Марыся положила тетрадь на стол. Помедлила, видно, обдумывала прочитанное. Спросила:
— Зосю видели?
— Нет. Говорил с ее матерью. Названою…
— Что говорили?! — настойчиво допытывалась Марыся.
— Что? — Казимир добросовестно попытался ей передать разговор с Кристиной.
Ему легко было разговаривать с Марысей. Она была из понятливых — таким не нужно ничего договаривать: схватывают мысль на лету.
— Вот какие казусы выкидывает судьба, Марысенька! — закончил Казимир.
Марыся откликнулась не сразу:
— Вам надо повидать Зосю.
— Думаешь, это чему-нибудь поможет?
— Думаю — да! Зося взрослая. Может сама решать.
Открыв сумку, она
