Геля росла жизнерадостным, но довольно беспокойным ребенком. Видимо, полная переживаний беременность Полины сказалась на нервной системе малышки и иногда она могла просто кричать без причины часами и Полина не знала, чем ее успокоить. Подруги наперебой давали советы, но они мало помогали, Геля успокаивалась со временем, и могла по несколько дней быть улыбчивой и спокойной, а потом «концерты» повторялись. Педиатр сказал им, что надо переждать до года, а потом все успокоится само собой. Что, видимо, роды были непростые, девочка недоношенная, поэтому у малышки такие последствия. Но тяжелого ничего нет, так что беспокоится не о чем. Полина-то могла не беспокоиться, если бы Никита не становился все более нервным и раздражительным день ото дня, ссылаясь на хроническую усталость.
— Я совершенно не могу расслабиться в своем собственном доме! Сделай что-нибудь, дай ей успокоительное, как-то же ее можно успокоить!
— Милый, но это же ребенок, она не может молчать все время. Я и так хожу с ней беспрестанно по комнате, качаю на руках, но, видимо, ее что-то беспокоит. Врач же сказал, что после года все пройдет. Лучше возьми ее тоже, погладь ей спинку, животик, а то совсем мало внимания уделяешь.
Это было правдой. Никита, несмотря на то, что больше не вспоминал вслух про обман Полины, к Геле не испытывал никаких особых чувств. Даже ее очевидное сходство с ним не добавляло его привязанности к малышке. Перед его глазами все время вставало лицо Зои и все, что было с ней связано, и это неумолимо отстраняло его от Ангелины. И он ничего не мог с этим поделать, хоть и пытался принять все, как свершившийся факт. Видя, как Полина носится с Гелей, забывая обо всем на свете, в том числе и о нем, Никите, Геля больше казалась ему чем-то вроде игрушки для Полины, о которой она так мечтала, но которая у него лично не вызывало ничего, кроме раздражения. К тому же эта игрушка становилась все более и более шумной и расстраивала весь устоявшийся уклад их жизни. Он уже вообще не понимал, зачем в их семье нужен был ребенок. По его мнению, это портило их семейную жизнь, они отдалялись друг от друга, начиная постепенно жить в разных мирах — в одном жили Полина с Гелей, в другом он со своими проблемами и заботами. Полина пыталась привлечь его к купанию, к прогулкам, к кормлению, ко всем тем обыденным делам, в которых отцы, по ее мнению, должны принимать участие, но он ссылался на наличие няни и просил его не беспокоить.
— Он совершенно не общается с ребенком, это же несправедливо! — чуть не плача жаловалась Полина подругам.
— Но дорогая, ты должна понять его, — успокаивала ее Инна, — не все мужчины сразу становятся идеальными папашами, а твой Никита, извини меня, достаточно избалованный вниманием и гиперопекой мужик. И твоя вина тут тоже есть — вспомни, как ты бегала вокруг него до рождения Гели, а тут вдруг центр внимания в семье смещается. Ему дискомфортно, но он пройдет этот период, надо просто подождать. Думаешь, мой сразу стал таким послушным папочкой? Воспитывать их надо, воспитывать, и все придет со временем.
Джульет, однако, была возмущена не меньше Полины.
— Он не прав, ребенок общий и требует общих усилий. Тем более такой долгожданный ребенок. И занятость мужа тут не при чем. Просто Никита думает только о себе. Он не имеет права так поступать! — говорила она, и ее выразительный французский выговор английского делал ее слова еще более экспрессивными.
— Ну, может, потому что я несколько надавила на него, он уже не так хотел ребенка, не знаю… — мялась Полина, не в силах взглянуть правде в глаза. Страшно было подумать, что Никита так до сих пор и не простил ее и именно поэтому не принимает ребенка. Но, несмотря ни что, холодность Никиты была возмутительной. Сама Полина так любила свою Гелю, что просто растворялась в ней. Она не просто так мечтала о ребенке, это было тем самым недостающим звеном в ее жизни, не хватающего для полного счастья. Любая улыбка, движение руки, взгляд, все вызывало в ней новые и новые всплески любви и нежности, неведомые ее раньше. Бессонная ночь моментально забывалась, когда наивные синие глазенки радостно смотрели на нее поутру, а беззубый ротик расплывался в улыбке. Словом, Полина была счастлива. Если не считать нарастающее число и интенсивность размолвок с мужем. Однажды она застала его внимательно разглядывающим Гелю, которая в это время беззаботно играла с погремушками в своей кроватке. Он о чем-то напряженно думал, брови его были нахмурены, а выражение лица напоминало ищейку.
— О чем ты думаешь? — ее вопрос застал Никиту вздрогнуть, словно Полина застала его врасплох, и выражение лица его моментально сменилось на равнодушно-приветливое.
— Ни о чем, просто смотрю. Когда не подхожу, ты жалуешься, когда подхожу — тоже недовольна.
— Но тебя что-то тревожит. Не хочешь поговорить? Ты так и не изменил своего отношения к Геле. Я никак не пойму, в чем дело. Почему ты не хочешь принять ее в свою жизнь? Неужели в твоей жизни столько ценного и радостного, что для ребенка там нет места? В конце концов, ты ее отец, так почему же ты так упорно отвергаешь ее?
— Я никого не отвергаю. И моя жизнь меня устраивает. Это у тебя вечные проблемы с самореализацией. Все ищешь непонятно что. Это ты была так одержима идеей о ребенка, что согласилась даже на чужую кровь. Поэтому ты так и носишься с ней, что боишься проблем. Я отношусь к ребенку спокойно, потому знаю, что с моей стороны все в порядке и я не страдаю паранойей. Я обеспечиваю свою семью, даю тебе свободу делать, что ты хочешь, чего еще ты от меня хочешь? Чтобы я прыгал до потолка от любви к отпрыску домработницы?
— Не забывай, что это и твой отпрыск тоже, раз уж на то пошло. А вообще — это очень жестоко с твоей стороны говорить мне об этом. Знаешь, ты становишься просто невозможным. Я тебя не узнаю, и мне все труднее и труднее понимать тебя. — Полина взяла Гелю из кроватки и направилась с ней в другую комнату.
— А я и не требую от тебя понимания, — крикнул ей вслед Никита. — Я и без твоего понимания обойдусь как-нибудь. У меня и так уже ощущение, что у меня нет жены. Потому что ребенок заменил тебе все, включая мужа. И если уж говорить о жестокости — то это была ты, кто первая поступила жестоко по отношению ко мне. Так что тебе не на что теперь жаловаться. И у тебя не осталось никаких прав требовать от меня чего-либо.
—Что? — Полина остановилась, как ошпаренная. — Что ты говоришь? Что ты имеешь в виду?
— То, что ты слышала. Ты не глухая. Знаешь, после моего отношения к тебе, после всего, что я для тебя сделал, я не заслужил, чтобы моя жена так по свински предала меня. Я не заслужил, чтобы меня постоянно попрекали и требовали от меня невозможного. И я уже сыт по горло твоими нервными срывами, психопатическими криками Гели и вообще всей этой обстановкой. Ты хоть помнишь, когда у нас был в последний раз секс? Ты помнишь, когда ты в последний раз просто лежала со мной в кровати и разговаривала со мной не детских болячках, а о нас, наших с тобой проблемах? Когда ты в последний раз спросила меня, как прошел мой день? Когда ты вообще смотрела на меня не потому, что тебе что-то нужно, а просто так, как на любимого мужчину?
