как он надеялся, — говорил Уэйс, — но простая жизнь, жизнь вблизи природы, оставалась его идеалом. Когда первая община распалась, Раст продолжал жить в хижине, которую он построил сам, самостоятельный, самодостаточный, все еще справляясь с травмой, полученной на войне, в которой ему пришлось участвовать.
Именно тогда я впервые встретил его, — сказал Уэйс, когда храм заполнила новая музыка, теперь уже радостная и бодрая, а на экране появилось изображение Расти Андерсена и тридцати с небольшим лет Джонатана Уэйса. Хотя Робин догадывалась, что разница в возрасте между ними невелика, побитый погодой Андерсен выглядел гораздо старше.
— У него была замечательная улыбка, у Раста, — сказал Уэйс с заминкой в голосе. — Он упорно держался за свое уединенное существование, хотя иногда я пересекал поля, чтобы уговорить его пойти поесть с нами. На земле начала формироваться новая община, в центре которой была не только природная, но и духовная жизнь. Но духовность не привлекала Раста. Он слишком много видел, говорил он мне, чтобы верить в бессмертную душу человека или доброту Бога.
Однажды вечером, — рассказывал Уэйс, когда фотография медленно увеличивалась, так что лицо Раста Андерсена заполнило весь экран, — Мы с этим разбитым воином шли вместе после ужина на ферме через поля к его хижине. Мы, как всегда, спорили о религии и о том, что человеку необходимо Благословенное Божество, и наконец я сказал Расту: “Ты можешь знать наверняка, что за пределами этой жизни ничего нет? Можешь ли ты быть уверен, что человек возвращается во тьму, что никакая божественная сила не действует ни вокруг нас, ни внутри нас? Неужели ты даже не допускаешь возможности такого?”
Раст посмотрел на меня, — сказал Уэйс, — и после долгой паузы ответил: “Я допускаю такую возможность”.
Я допускаю такую возможность, — повторил Уэйс. — Сила этих слов, сказанных человеком, который решительно отвернулся от Бога, от божественного, от возможности искупления и спасения! И когда он произносил эти удивительные слова, я увидел на его лице то, чего никогда не видел раньше. В нем что-то проснулось, и в тот момент я понял, что его сердце наконец-то открылось для Бога, и я, которому Бог так много помог, могу показать ему то, что я узнал, то, что я увидел, что заставило меня узнать — не думать, не верить, не надеяться, а узнать — что Бог существует и что помощь всегда рядом, хотя мы можем не понимать, как ее достичь или даже попросить о ней.
Мало что я тогда понимал, — сказал Уэйс, когда музыка снова смолкла, а улыбающееся лицо Андерсена стало исчезать с экрана, — Что у нас с Растом никогда не будет этого разговора, что у меня не будет возможности показать ему дорогу… Потому что через двадцать четыре часа он умер.
Музыка прекратилась. Тишина в храме стала абсолютной.
— Машина сбила его на дороге возле нашей фермы. Пьяный водитель убил Раста ранним утром следующего дня, когда Раст совершал раннюю прогулку, что он часто делал, поскольку страдал бессонницей и был человеком, который лучше всего думал в одиночестве. Раст был убит мгновенно.
На экране появилось еще одно изображение: группа людей стоит, склонив головы, над только что вырытым и засыпанным курганом земли у домика Раста Андерсена.
— Мы похоронили его на ферме, где он находил утешение в природе и одиночестве. Я был в смятении. Это было раннее испытание моей веры, и, признаюсь честно, я не мог понять, почему Пресвятое Божество допустило это, причем так скоро после возможности его откровения для такой смятенной души, как Раст. В таком состоянии отчаяния я принялся за работу по очистке хижины Раста… и на его кровати нашел письмо. Письмо, адресованное мне, написанное почерком Раста. Спустя столько лет я все еще знаю его наизусть. Вот что писал Раст за несколько часов до своей смерти:
Уважаемый Джонатан,
Сегодня вечером я молился, впервые с тех пор, как был маленьким мальчиком. Мне пришло в голову, что если есть вероятность того, что Бог существует и что я могу быть прощен, то я был бы глупцом, если бы не говорил с Ним. Ты сказал мне, что Он пошлет мне знак, если Он есть. Этот знак пришел. Я не скажу тебе, что это было, потому что ты можешь счесть это глупостью, но я узнал это, когда это произошло, и я не верю, что это было совпадением.
Сейчас я испытываю то, что не чувствовал уже много лет: покой. Возможно, это продлится долго, возможно, нет, но даже то, что я испытываю это чувство еще раз перед смертью, было похоже на проблеск рая.
Я не умею говорить о своих чувствах, как ты знаешь, и я даже не знаю, отдам ли я тебе это письмо, но записать все это мне кажется правильным. Сейчас, после ночи без сна, я собираюсь прогуляться, но на этот раз из лучших побуждений.
Искренне твой,
Раст.
Рядом с Робин молодая чернокожая женщина вытирала слезы.
— А через несколько часов после этого, пока я спал, Раста забрали домой, — сказал Джонатан Уэйс. — Он умер через несколько часов после поданного ему знака, который принес ему ночь радости и покоя, которых он так долго был лишен…
Только позже, когда я все еще оплакивал его, пытаясь осмыслить события той ночи, я понял, что Раст Андерсен умер во время Холи, важного индуистского праздника.
Теперь на экране кинотеатра за спиной Уэйса снова демонстрировался фильм о радостных людях в разноцветных одеждах, бросающих друг в друга порошок, смеющихся и танцующих, тесно прижавшихся друг к другу на улице.
— Раст не любил толпы, — говорит Уэйс. — Он скитался из города в город после Вьетнама, ища покоя. Наконец он поселился на клочке необитаемой земли и стал избегать человеческого общества. Радость общения с другими людьми он получал редко и, как правило, неохотно, только из-за нужды в деньгах или еде. И когда я думал о Холи, думал о Расте, я думал, как нелепо, что он должен был вернуться к Богу в такое время… но потом я увидел, как я ошибался. Я понял.
Раст найдет Холи в потусторонней жизни. Все, чего ему так не хватало: связь, смех, радость, — будет с ним на небесах. Благословенное Божество послало Расту знак, и, забрав Раста в тот день, Божество обратилось через него ко всем, кто его знал. Расту больше не к чему стремиться.
