же… Почему люди на пороге сидят и даже на дорогу выползли?
— Я хочу спать, — передо мной появился высокий мужчина в алом халате. Его лицо было землянисто — серого цвета, а глаза… просто черная радужка.
— А я срать! — меня раздражал заспанный вид тощего незнакомца и его безделье, когда на него все рассчитывают.
У нас в приемке работало правило пятнадцати минут. Когда привезли пациента, врач должен успеть спуститься из отделения и не забыть одеться (если это ночь). Исключение — экстренные операции. Там уже медсестры включают всю свою соображалку.
Я тоже помню как дежурила в ночную смену, но не позволяла себе дрыхнуть, как сурок, когда под дверью пациенты. В обеде, ужине и туалете себе отказывала, особенно когда экстренных привозили. Но полное безразличие к людям, которые Доверят тебе свою жизнь…
Раздражает!
— Вас ничего не смущает?
Нагло подошла к мужчине и протянула маленького орчонка.
Лупоглазый замер. Посмотрел на малыша, потом на орка с рассеченной бровью.
— Тут я ничем не помогу, — покачал знахарь головой. — От младенца отказалась мать. А без ее молока и силы… он обречен.
Дядька зевнул, развернулся и…
— Стоп! — схватила его за халат. — Моего смотри.
Сама уже доставала грудь и пыталась нацедить молоко на сухие губы младенца. Из меня ведь хлещет во все стороны, а Эль есть отказывается. Если дело только в кормлении, то я готова быть молочным донором.
Но кажется, я опять что-то несусветное сотворила. Мужик с моим ребенком на руках весь пятнами пошел и встал в ступоре. А знахарь вылупился хуже прежнего.
— Ты делом займешься или меня разглядывать будешь? — поторопила местного целителя.
Не видели как мать кормит? Или у них тут нужно спец ритуал перед кормлением проводить?
Целитель посмотрел на мяукающего Эля и скривился.
— Он — дракон, — поморщился и брезгливо потряс руками.
— А я его мать! Очень зубастая! — клацнула зубами и подошла к знахарю. — Делай что знаешь, а я посмотрю поможет ли.
Не знаю отчего знахарь вдохновился больше, из-за зубов или того что я тоже дракон.
Знахарь сходил за своим посохом и подошел к моему ребенку. Пока я нацеживала орчонку молоко и заставляла его глотать, делая легкий массаж, целитель спел песню на ара'и. А потом… тюкнул сына палкой по голове.
В этот момент я слегка потерялась. Даже подумала что мне от недосыпа и стресса уже нелепости мерещатся. Но… песня продолжилась, а грозная палка вновь нависла над темечком моего котенка.
— Стоп! — грозно встала на пути явно волшебного избиения младенца. — Это магическое лечение?
Целитель гневно взглянул на меня и процедил:
— Если не веришь в исцеление, чего тогда пришла?
— На тебя посмотреть и себя показать, — ответила в его же манере. — Что-то я не вижу магического света от твоих действий.
В этот момент… орчонок ухватился за сосок и сам стал кушать. Он был очень слаб, но хватался своими губками со всех доступных сил.
— Все дело в том, что ты не веришь в исцеление, — кажется, я довела местного светилу. — Ты не ар'хан, чтобы понять все величие моих ритуалов.
— Я верю в действенность своих методов и тому что вижу. Ваша палка даже не светиться магическим светом! А ваши песнопения режут уши и драконят моего сына. От лечения эффекта не будет! И целитель вы никакой раз развели такой бардак в приемке! Где ваши помощники? Почему пациенты не отсортированы? Кто за порядком смотреть будет?
— Раз такая умная, то делай все как хочешь! — рыкнул местный врач. Он развернулся и уже почти смылся в свою спальню.
Инициатива наказуема, я знаю. Но в моем случае есть исключение.
— Если собираешь и дальше здесь работать, то тебе лучше сделать заинтересованный вид. Иначе, потеряешь доверие.
Арсиэль, ты опять у меня без должного лечения. Извини, маленький. Мамочка у тебя дура деловая. все ей надо и до всего докопается, но вот собственные дети — что-то совсем странное.
Спрятав грудь, отдала орчонка папаше, который все это время пытался слиться со стеной. Арсиэля передала Иринке, а сама побежала по пациентам.
— Жалобы, — начала обычную классификацию пациентов. В первую очередь шла к тем кто с детьми.
У малышей были царапины и больные животы.
— Холод, голод и покой, — быстро давала рекомендации, перед этим проверив симптоматику аппендицита и перитонита с язвой.
Затем прошлась по старикам с больными головами и головокружением. Здесь одно из двух — гипертонический или церебральный криз. Ну с этими недугами местный светила был знаком. Он быстро выл что-то на своем оркском и бил палкой по лбу. Перед этим он давал выпить снадобье. И… о, чудо! Все хорошо и прекрасно.
У молодых проблемы были существенные и моего профиля. У кого вывих, у другого глаз заплыл, третий хрипит уже неделю.
С пневмонией опять решил помочь знахарь. Вывихи я сама вправляла и мотала иммобилизацию. Существенного ничего не было. Экстренно оперировать и шить не надо.
В конце я села записывать имена, жалобы и показания. Не знаю кто мне принес бумагу и чернила. Я уже рефлекторно следовала своим же правилам приема пациентов. Как говориться, что не пропьешь, то не утопишь.
А потом толпа зеленых сменилась на комнату с двуспальной кроватью. Все произошло резко, что я даже опешила. Зато Ялтон не растерялся.
— Выкидыш? Вновь? — он смотрел на мои окровавленные руки и как я цепляюсь за мокрую простынь. — Будем пробовать еще.
— Я… потеряла…, — мне не хватает воздуха.
Холодный взгляд спокойного красавца следит за моим поведением. Мои руки трясутся и судорожно сжимают ткань.
— Нужно пропорции пересмотреть. Вероятно, с каплями переборщил, — он мысленно рассчитывает свои формулы.
А Оли…
— Ты вновь заставишь это пить? После всего что было? Почему ты меня здесь держит? — девочка впервые разозлилась. Она встает на онемевшие ноги и подходит к дракону. — Я тебя ненавижу. Отпусти меня!
Молодец! Давно пора послать дегенерата на три веселых буквы! Умничка!
И в этот момент, ее щеку обжег удар. Девушка покачнулась.
Еще раз. И еще…
Оливия упала на пол и задрожала. Сил сопротивляться не было. Она только недавно проснулась из-за сильной боли в животе. Пока звала на помощь, охрипла. Когда явился Ялтон в "лабораторию", Оли уже истекала кровью.
Тварь! Мразь! Как он посмел?!
Ялтон ушел, оставив супругу на полу. Оливия не шевелилась. Она не хотела жить. Слишком много мучений на ее доле. Слишком часто она плачет. Соленые дорожки текут по лицу, а сердце медленно разрывается на кусочки. Двигаться не хочется.
Держись, милая. Я с тобой. Все хорошо будут! Боже, почему мне так
