Мне приходилось дышать очень часто. Проклятый корсет ужасно давил.
Дэбрэ мучил меня недолгой паузой. Наконец сказал:
— В столице я, наверное, единственный человек, кто точно знает, что эту ночь вы провели в собственной спальне.
— Что означают ваши слова? Вы единственный знаете, что я чиста перед вами. Ваши слова — это предложение?
— Нет. — Противореча себе, он шагнул вперёд, сминая моё чрезмерно пышное платье. — Никаких предложений вам от меня не будет. Никогда.
Дэбрэ коснулся моих губ кончиками пальцев. Прикосновение вышло нежным и бережным. Волнующим, будто поцелуй.
Я смотрела ему в глаза, не могла шелохнуться. А он меня всё «целовал». Наконец убрал руку. Чёртов корсет — у меня перед глазами мутилось. Казалось, ещё миг, и я тут лишусь чувств, как нервная барышня из романа. Но сознание оставалось при мне, и я стояла навытяжку перед Дэбрэ. Только дышала едва-едва под его взглядом и мысленно рисовала его лицо, чтобы потом обязательно повторить на бумаге. Такую откровенность нельзя потерять и повторить вряд ли получится. Но я так старалась запомнить его таким — закрытым и открытым одновременно. Пытающимся скрывать чувства и кричащим о них.
— Я поклялся, что никогда больше не попаду в настолько унизительную ситуацию, как тогда с вами.
— Я не помню ничего. Я не знаю, о какой ситуации вы говорите.
У меня сердце прыгало в груди так, что казалось: если бы не корсет — вывалилось бы ему прямо под ноги. Мантра «Он очень опасный человек, не увлекайся» больше не помогала.
Он едва заметно покачал головой.
— Я вам не верю, Майри.
Он опять забыл назвать меня леди.
— Но я готова поверить тому, что вы скажете мне. Просто скажите. Что я должна сделать?
Глава 21. Вопросы-ответы
— Идите к сестре.
Не этого ответа я ждала от Дэбрэ, но он быстро взял себя в руки. С таким лицом не возвращаются к откровенным признаниям.
«Не стоит жалеть. Он опасный человек. Возможно, он ненавидит и любит Майри, но ты не Майри. Ты здесь первый день, и он — твой первый встречный. Думаешь, в этом мире нет людей лучше него?»
Ничего я не думала. Он хотел уйти — я хотела его удержать, пусть это и было желанием сродни подёргать тигра за хвост.
— А вы? — В груди всё ещё так гулко стучало и на что-то надеялось глупое и неосторожное сердце. — Вы пойдёте со мной?
— Я приехал сюда лишь для того, чтобы убедиться, что вы не наделали глупостей.
— И?
— Что «и»?
— Я наделала глупостей?
Кажется, я пыталась их наделать прямо сейчас. Он тоже так думал. Выражение его лица стало холодным и отчуждённым.
— Не играйте с огнём, или для вас это плохо закончится.
Он повернулся на каблуках и ушёл, больше ничего не сказав. Даже не кивнул на прощание. Жалел, что раскрыл свои чувства? Уверена, что так и есть. От меня, чеканя шаг, уходили его гордость и самомнение под флагом застарелой обиды, которую он и не думал прощать.
Я думала о его словах и о поцелуе — таком необыкновенном и странном, обо всём случившемся и ни о чём конкретном, сидя в кресле напротив спящей Катарины. Время шло, часы в углу уютно тикали, а сердце продолжало стучать, обгоняя секунды, никак не хотело возвращаться к прежнему ритму.
Это случилось. Я чрезмерно им увлеклась.
Дэбрэ — очень опасный мужчина. Всего одним невинным прикосновением и несколькими словами он заставил меня почти забыть о… Если бы только о Виларе. Но я забыла о себе, своей жизни и интересах. Как он это сделал? Меня тянуло к нему. Я думала о нём, а не о новой жизни, в которой всё требовало размышлений. Разумно так поступать? Конечно же, нет!
— О чём ты думаешь?
Я вздрогнула всем телом. Совершенно забыла, что находилась здесь не одна. Поза Катарины не изменилась, даже ритм дыхания не поменялся, единственное отличие — теперь она смотрела на меня и легко улыбалась.
Первые её слова подсказали, что мы на «ты» и, кажется, в неплохих отношениях.
— Ты уже не спишь? — Я провела рукой по волосам, уложенным Софи в высокую причёску. — Как давно?
— Я и не спала.
— Так ты притворялась. — Я улыбнулась ей точно так же, как и она мне. — Зачем?
— Конечно, чтобы поскорей избавиться от Вилара. — Катарина села, оправила платье. — Вы поговорили? Ты ведь отказала ему, или он опять задурил тебе голову? Что тебя так задержало? Но ещё интересней — о ком ты думала только что? Ты даже не заметила, что за тобой наблюдают. Как любопытно.
Катарина задавала вопросы, но ответов не требовала, легко перескакивала с темы на тему. Единственное, на чём она настояла — чтобы я пересела к ней на диван.
— Ну, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, Маймай, — уговаривала она меня, не замечая, как собачья кличка режет мне слух, и тянула за руку, живая и непосредственная, будто ребёнок.
А ведь она старше. Ей даже не двадцать пять. И она не замужем, что для женщины в мире, где правят мужчины, — настоящая катастрофа.
Она хотела сидеть рядом со мной и держать меня за руку. Она так прямо и сказала — с подкупающей искренностью и даже наивностью. Повторила около дюжины раз, что страшно, просто ужасно соскучилась за время нашей разлуки.
— Это были самые страшные две недели в моей жизни. Я просила о встрече с тобой всех, даже Себастьяна, ходила к нему несколько раз, умоляла тебя простить. Но никто не слушал меня. Хорошо ещё, служитель Томин не смог мне отказать, а так, — она судорожно вздохнула, — я так боялась, что мы больше никогда не увидимся. И я даже не смогу попрощаться с тобой.
Я кивала. Будто знала, кто такой Себастьян и служитель Томин.
— В тюрьме нам так и не дали поговорить. Служитель Томин такой вредный. Разрешил мне пойти с собой, но заставил поклясться у алтаря, что я буду молчать. Хорошо хоть священные книги позволил нести. И я смогла увидеть тебя!
Она взяла мою ладонь в свои горячие немного влажные руки. Смотрела на меня с такой радостью, будто была моей настоящей сестрой. Возможно, я заразилась подозрительностью Дэбрэ, но не могла не заметить чрезмерности её восторгов. Детская непосредственность, открытость, лучистый взгляд, солнечные улыбки — всё это, конечно, прекрасно, только дочь герцога, сестру Вилара — тем более, я представляла иначе. Более жёсткой, эгоистичной, высокомерной. Возможно, я жертва предубеждений, но Катарина выглядела Золушкой, а не принцессой. Да ещё это унылое платье на ней, полное отсутствие украшений. Она ведь красавица, с её происхождением могла бы стать королевой, а по виду и поведению — простушка простушкой.
— Ты ведь не сердишься на меня? Ну скажи, ну скажи же, Маймай, что не сердишься!
