Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
поменяешь старую и больную мать на молодую и здоровую?
– Некоторые меняют.
Валеев взглянул на меня с некоторым удивлением. Мне показалось, он не сразу сообразил, что я имею в виду.
– Эти «некоторые» мне ни разу в жизни не попадались, мне их не понять. Да и не жалко, пусть уезжают, от них всё равно никакой пользы здесь не будет. Мы не удержим страну, если не будем исповедовать принцип: ты должен отдать Родине всё, а она даст тебе то, что сможет.
Впереди Полина о чём-то весело переговаривалась с мальчиками. Рядом с подростками она выглядела их сверстницей, воспринимающей окружающий мир с таким же восторгом и оптимизмом.
Между тем океан уже поглотил часть солнечного диска. Внизу, в посёлке, наступили сумерки. Только вершины холмов всё ещё были ярко освещены и выглядели как солнечные полянки посреди сумрачного леса.
Глава 8
Да, назвался груздем – полезай в кузов. В том смысле, что, попав на Остров, проникаешься местной психологией, и сам начинаешь думать и действовать, как островитянин. Я в очередной раз убедился в этом, когда после ужина меня неудержимо повлекло в направлении к единственному на Острове «очагу культуры» – клубу. Полина права: в отсутствие телевизионной развлекаловки люди тянутся друг к другу, к взаимному общению. Поэтому клуб действовал на местных жителей, как пресловутый магнит на железные опилки. Теперь одной из таких опилок стал и я.
По единственной улице посёлка по-хозяйски гулял очень сильный ветер. Временами он усиливался до такой степени, что не дотягивал до статуса урагана разве что самую малость. Свою бурную деятельность ветер сопровождал нескончаемой песней. Он пел сразу на несколько голосов, от глуховатого баритона до пронзительного свиста. При порывах звук усиливался, так что даже возникало непроизвольное желание защитить барабанные перепонки, как при ударном припеве на рок-концерте. При этом вёл себя ветер совершенно разнузданно, как пьяный распутник. Бесстыдник так и норовил сорвать зелёные покровы с деревьев и оголить их стволы. Деревья сопротивлялись изо всех сил и возмущённо шумели. Больше всего греховодник досаждал самым молоденьким. Их голос звучал не сердито, как у взрослых, а жалобно, на более высокой ноте. В порыве дурной страсти ветер наклонял их верхушки, тонкие стволы изгибались, казалось, ещё чуть-чуть, и юные деревца не выдержат натиска, уступят настойчивому воздыхателю. Однако, несмотря на видимое неравенство сил, они всё-таки не поддавались, и все надежды пылкого гуляки на то, что ему хоть что-нибудь обломится, были напрасными.
За свистом ветра, шумом деревьев, рокотом прибоя не было слышно ничего, что выдавало бы присутствие людей. Даже поселковые собаки не лаяли – а какой смысл? Всё равно их гавканье сдует и унесёт ветром, и хозяева не оценят стараний.
Однако в какой-то момент через какофонию природных звуков пробились человеческие голоса. Я ещё успел подумать: «Ну вот, уже и голоса стал слышать! Через пару дней начну сам с собой разговаривать». Однако голоса не исчезли. Более того, они слились во вполне различимую мелодию – это была не просто речь, а пение, доносившееся со стороны клуба. Заинтригованный, я резко ускорил шаг и влетел в холл, едва не сбив с ног застрявшую в тамбуре древнюю старушку.
– Пожалей бабку, милок! – Засмеялась старушка и, прищурившись, почти зажмурив подслеповатые глаза, вперилась в моё лицо, поводя при этом головой из стороны в сторону в надежде всё-таки что-то увидеть.
– Ты чей же будешь, что-то я тебя не признаю? – С её лица не сходила добрая и немного жалкая улыбка.
– Это москвич, Матрёна. Они вдвоём позавчера приехали, я тебе про них рассказывала, – внезапно подала голос из полутьмы холла её товарка.
– Люди говорят, вы можете закрыть наш завод? – Не унималась первая старушка. Так по-простому, «в лоб», задают вопросы бесхитростные люди, не привыкшие скрывать свои мысли и намерения.
– Нет, что Вы, наоборот, – ответил я и внутренне сжался, ожидая следующего вопроса: а как это «наоборот»? Необходимость врать по поводу судьбы завода стала мне докучать!
– Да что ты пристала к молодому человеку, Матрёна? – Спас меня тот же сердитый голос. – Ты думаешь, ему интересно с нами, старухами разговаривать?
Я понял, что надо воспользоваться моментом, не дожидаясь, пока простоватая Матрёна опять о чём-нибудь меня не спросит, и поспешил прошмыгнуть мимо бабушек из холла дальше, в актовый зал.
В зале женщины, как говорится, в годах, сидели на стульях, поставленных в круг. Они просто тянули мелодию, не вкладывая в пение излишних эмоций, выражения лиц у них были напряжённо-отстранённые. Молодые женщины и девушки, стоявшие за их спинами, напротив, старались своими звонкими голосами внести дополнительные оттенки чувств. Они явно тяготились чересчур академической, суховатой манерой пения. Однако никто не пытался, используя силу или красоту своего голоса, «тянуть одеяло на себя». В целом обе группы хорошо дополняли друг друга, это был давно спевшийся коллектив, и вместе у них получалось очень даже неплохо.
Мужчины и зелёная молодёжь стояли вдоль стен. Хотя мелодию вели главным образом женщины, некоторые мужчины тоже подпевали. Даже Валерка, муж Клавдии, время от времени пробовал присоединяться к общему хору своим басом. Однако это выглядело так, словно пьяный дьяк невпопад бухает в колокол. На Валеру шикали, он замолкал, начинал согласно кивать головой, при этом примирительно махая рукой, давая тем самым понять, что больше не будет мешать остальным. Но через несколько минут его душа опять желала развернуться во всю ширь, и колокол возобновлял своё буханье.
Пели под баян. Баянист представлял собой колоритную личность! Он был из тех самородков, которым не надо долго подбирать мелодию. Не он задавал темп и нюансы мелодии, напротив, услышав первые слова песни, он начинал играть, на ходу подстраиваясь под манеру исполнения певцов. Он смог бы подстроиться и под Валерку, если бы тот вздумал петь соло. При этом лицо баяниста оставалось совершенно бесстрастным. Было удивительно наблюдать, как с одинаковым каменным выражением лица он играл и грустную, и самую разудалую мелодии. Только музыка выдавала то, что он чувствовал. Когда баян посреди плавного течения песни вдруг издавал особенно щемящую ноту, которая вызывала какой-то взрыв в голове и даже непроизвольное сокращение мышц во всём теле, я понимал, что за непроницаемой маской скрывается человек, тонко чувствующий душу песни и настроение аудитории.
Спели про Каховку и родную винтовку, про первопроходцев, штурмующих далёкое море, порадовались за девчонок, танцующих на палубе парохода, напомнили себе о том, что «главное, ребята, сердцем не стареть». Когда грянули задорный «Марш танкистов» – «Броня крепка, и танки наши быстры», даже у многих доселе молчавших мужчин
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
