— Нет.
Он заметил ее удивление и сказал:
— Мне не следует в этом признаваться?
— Я бы не стала, сэр Гарри.
— Мне бы хотелось быть любящим дядей. — Его улыбка стала теплой. — Но у меня не было возможности встретиться ни с одним из этих детей.
— Ну да, — пробормотала она. — Вы столько лет провели на континенте.
Он слегка склонил голову к плечу. Интересно, он всегда так делает, когда ему что-то любопытно?
— Вам многое обо мне известно.
— Это то, что о вас знают все. — Ему не стоило удивляться.
— В Лондоне тайны личной жизни не существует, не так ли?
— Вы угадали, — вырвалось у нее, прежде чем она успела понять, что сказала. — Хотите чаю?
— С удовольствием. Спасибо.
После того как Оливия позвала Хантли и отдала соответствующие распоряжения, он сказал почти доверительно:
— Это было то, чего мне больше всего не хватало в армии.
— Чая? — В это трудно было поверить.
Он кивнул:
— Я просто скучал по нему.
— А вас им не снабжали? — Оливии почему-то казалось, что это невероятно.
— Только иногда. В остальное время нам приходилось обходиться без чая.
В его голосе было что-то задумчивое и почти детское, что заставило ее улыбнуться.
— Надеюсь, что наш вам понравится.
— Я не привередлив.
— Вот как? Казалось бы, что при такой любви к чаю вы должны быть знатоком.
— На самом деле мне так часто приходилось обходиться без него, что я ценю каждую каплю.
Она рассмеялась:
— Вы так скучали по чаю? Большинство моих знакомых мужчин назвали бы бренди. Или портвейн.
— Нет. Чай, — твердо заявил он.
— А кофе вы пьете?
Он покачал головой:
— Слишком горький.
— А шоколад?
— Только с большим количеством сахара.
— Вы оригинальный человек, сэр Гарри.
— Насколько я понимаю, только вы находите меня оригинальным.
У нее запылали щеки. Этот человек уже начинал ей нравиться. Самое худшее было в том, что он прав. Она за ним следила, и это было оскорбительно. Все же ему не следует прилагать столько усилий только ради того, чтобы поставить ее в неловкое положение.
Принесли чай, и это избавило ее от необходимости вести дальше эту полную намеков беседу.
— Молоко?
— Пожалуйста.
— Сахар?
— Нет, спасибо.
— Не надо сахара? И это при том, что вы любите его в шоколаде?
— И в кофе, если мне приходится его пить. Чай — это нечто совсем особенное.
Оливия передала ему его чашку и занялась своей. Было что-то успокаивающее в привычных движениях. Ее руки просто знали, что надо делать. Беседа тоже шла по накатанному пути. Простая и незамысловатая, она между тем помогла ей восстановить душевное равновесие. Причем настолько, что к тому времени, как он сделал второй глоток, она была готова разрушить мирную атмосферу чаепития, спросив с милой улыбочкой:
— Вы знаете, что говорят о вас? Что вы убили свою невесту.
Он поперхнулся, что доставило ей большое удовольствие, но быстро оправился и ответил спокойным, ровным голосом:
— Неужели?
— Представьте себе.
— А они говорили, как я ее убил?
— Нет.
— А когда?
— Возможно, и говорили, — солгала она, — но я особенно не прислушивалась.
— Хм-м. — Казалось, он задумался. Зрелище было обескураживающее. Этот высокий мужественный мужчина сидит в гостиной ее матери, на неудобном стуле в египетском стиле, с чашечкой чая в руке и, по-видимому, размышляет о том, насколько нелепо выглядит обвинение его в убийстве своей невесты.
Он отпил глоток чая.
— А кто-нибудь упомянул ее имя?
— Имя вашей невесты?
— Да, — ответил он обычным тоном, будто они обсуждали погоду или шансы на победу любимой лошади на второй день скачек на ипподроме в Аскоте.
Оливия чуть тряхнула головой и поднесла к губам чашку.
Он на мгновение закрыл глаза, потом посмотрел ей в лицо и покачал головой с печальным видом:
— Она теперь покоится с миром, и это все, что важно.
Оливия не просто поперхнулась чаем. Пытаясь выдохнуть, она выплеснула его изо рта фонтаном прямо на стол. А он рассмеялся. Негодяй.
— Господи, я давно так не смеялся, — сказал он, вытирая выступившие на глазах слезы.
— Вы невыносимы.
— Вы обвинили меня в убийстве!
— Ничего подобного. Я просто пересказала то, что кто-то говорил.
— Ах да, — насмешливо ответил он. — Это, конечно, очень большая разница.
— Я это сказала для вашего сведения. Я в это не верю.
— До глубины души тронут вашей поддержкой.
— Это не поддержка, — резко сказала она, — а всего лишь здравый смысл.
— Вы поэтому следили за мной?
— Я не… — Господи, ну почему она все еще это отрицает? — Да, следила. Разве вы не сделали бы то же самое?
— Для начала я мог бы вызвать констебля.
— «Для начала я мог бы вызвать констебля», — передразнила она его голосом, которым обычно говорила со своим братом.
— А вы вспыльчивы.
Она взглянула на него сердито.
— Ладно. Вы по крайней мере обнаружили что-нибудь интересное?
— Да. Обнаружила.
Он подождал, а потом попросил:
— Расскажите, прошу вас. — От Оливии не ускользнули нотки сарказма, прозвучавшие в его голосе.
— Объясните, почему вы были в шляпе.
Он посмотрел на нее так, будто она сошла с ума:
— О чем вы говорите?
— О шляпе. — Она подняла руки и описала вокруг головы нечто, напоминающее головной убор. — Она была смешная, с перьями. И вы сидели в ней в доме.
— Ах, это. — Гарри подавил смешок. — На самом деле я надел ее специально для вас.
— Вы не знали, что я стою за занавеской.
— Простите меня, но я знал.
От смущения у нее приоткрылся рот.
— Когда вы меня видели?
— С того момента, как вы встали у окна. — Гарри пожал плечами, будто говоря: «Попробуйте возражать». — Вы не так хорошо умеете прятаться, как думаете.
