class="p1">В это время от дверей телецентра послышалось много раз повторенное: «Жид, жид, жид!». Я бросилась туда. По обе стороны от входа в две шеренги стояли субъекты, часть которых не вполне твердо держалась на ногах. Они рекомендовали себя представителями Русской партии. Каждый входящий в телецентр подвергался оскорблениям. При мне девушка явно славянской внешности попыталась не идти сквозь строй, а выскочить наружу. Не тут-то было, партийцы взялись за руки и прогнали голубоглазую красотку под крики «жид» через весь коридор. Большинство телевизионщиков шли сквозь строй молча, стараясь не поднимать глаз. Я стояла около получаса и ничего, кроме «Жид, убирайся в Израиль!» — не слышала. Скандировали громко, с лихостью.
Миллионы людей видели по телевизору, как избивали милиционеров, как издевались над телевизионщиками, как плевали в лицо женщинам, как били палками журналистов, вступавшихся за женщин…»
Две гипотезы
Я понимаю, как трудно поверить сегодняшнему читателю в то, что бывает и такая Россия. И в то, что была она рядом с нами не в какие-то допотопные времена после революции Пятого года, а вот, едва двадцать лет прошло. И что живы еще люди, которые в этом участвовали. Я не о рядовых, не о солдатах реванша. Я о «соборных» генералах, посетивших Останкино и видевших своими глазами, не по телевизору, бушевавшую там расовую ненависть. Их-то как не сжигает стыд за свой «патриотический» народ? Я о Проханове, например, не нашедшем ничего лучшего, выступая перед обезумевшими от темной ненависти людьми (людьми ли?), чем подбросить хворосту в костер этой ненависти: «У нас один враг, одна мировая сионистская гидра нас гложет и жрет». Он-то как может жить с таким мерзопакостным скелетом в шкафу?
Так или иначе, первое, что бросается в глаза при сопоставлении двух событий 12 июня-это цветовой контраст: торжественно братаются на Соборе в Колонном зале «красные» и «белые» генералы оппозиции и беснуется на отшибе, в Останкино, их «коричневая» армия. У нее свои уличные вожаки, которым до лампочки и «красные», и «белые». Не зря же, приехав к ним, ни слова не проронил Проханов о «красно-белом» соборном братании, исключительно про «сионистскую гидру». Не подвела его политическая интуиция, понял, кто здесь хозяева. И не зря не приехала в Останкино обещанная делегация от Собора. Нечего им было там делать.
Короче, генералы и их армия говорили на разных языках, мыслили в разных терминах и даже окрашены были в разные цвета. Повторилась ведь на самом деле в июне ситуация февральского Конгресса РОС. Та же партизанская вольница, только разведенная географически, котлеты, так сказать, отдельно, а мухи отдельно.
Тут возможны две гипотезы.
Первая. «Красно-белые» генералы не контролируют свою «коричневую» армию. Стоит ей выйти на простор самостоятельного действия, она начинает жить своей, совершенно независимой от них жизнью. Если эта гипотеза верна, «патриотическая» интеллигенция играет с огнем. Ибо, если ей и впрямь удастся выпустить из бутылки «коричневого» джинна, он, руководимый своим зоологическим инстинктом, сметет ее со своего пути вместе с ненавистной ему «сионистской гидрой». Понравится ей «Абрам Шафаревич»? Чем лучше «Абрамович Стерлигсон», чем «Барух Эльцан»?
Вторая гипотеза (к ней все больше склонялась либеральная публика в Москве): никакой пропасти между «красно-белой» интеллигенцией и ее «коричневой» опорой нет. Просто разделение труда. Одни разыгрывали спектакль братания, а другим не было нужды маскироваться — и сущность «патриотической» оппозиции обнажилась в Останкино. Пора, мол, называть вещи своими именами. Как писал известный юрист Андрей Макаров, «многие, несмотря на предупреждения, не верили, а может, просто не хотели верить, что фашизм в нашей стране возможен. Сейчас мы увидели, что и в России он стал реальностью».
Очень многое говорило в пользу второй гипотезы. Ольга Бычкова, тогда корреспондент Московских новостей, побывала и на Соборе, и в Останкино. Вот ее заключение: «Все, что составляло обязательный фон выступлений на Соборе, что пережевывалось в кулуарах, прорывалось в докладах, но не вошло в программные документы, осело на останкинских турникетах». Еще более поразительным было выступление на Соборе Николая Павлова, заслуженного «перебежчика» и испытанного бойца непримиримой оппозиции: «Девяносто процентов собравшихся здесь, ругают, извините, евреев и только десять процентов учат русских, что надо делать». Немыслимо, кажется, представить себе более чистое экспериментальное подтверждение федотовского приговора. Напомню, его нужно знать, как «Отче наш»: «Ненависть к чужому-а не любовь к своему — составляет главный пафос современного национализма».
А газеты и журналы оппозиции? Вот что сообщали Российские вести 25 июля 92-го: «Подсчитано, что в одной только Москве издается свыше 30 газет и 6 журналов фашистской и антисемитской направленности… В Екатеринбурге, Вологде, Златоусте, Иркутске, Магадане, Нижнем Тагиле, Новосибирске, Тюмени, Махачкале, Днепропетровске, Минске, Новгороде выходит еще 18… Суммарный тираж только сугубо антисемитских изданий достигает, по некоторым данным, нескольких миллионов экземпляров». Может быть, не генералы «патриотической» оппозиции все это редактируют, но уж наверняка и не темные люмпены. Открыли бы вы хоть столичную газету Русское воскресение, выходящую под девизом «Один народ, один рейх, один фюрер». Публиковала она, в частности, из номера в номер с продолжением «Справочник патриота-черносотенца», с подзаголовками: «Жиды», «Жиды у власти», «Гитлер — человек высокой морали». Обличает ведь хотя бы элементарное знакомство с историей, не правда ли?
«Русский монстр»
Все это страшно убедительно. Нечего было мне практически возразить против второй гипотезы: сверху донизу-все фашисты. И когда я все-таки решил копнуть поглубже, провести серию диалогов с генералами оппозиции, друзья в Москве спрашивали меня перед встречей с тем же Прохановым: согласился бы Томас Манн встречаться с Гитлером? Предостерегали, что после такого «диалога» уважающие себя москвичи перестанут, чего доброго, подавать мне руку. И, тем не менее, не был я до конца уверен, что все так просто. Что-то свербело. Я сейчас приведу кусочек магнитофонной записи этого диалога и оставлю на суд читателя решать, кто был прав и — в конечном счете — какая из двух гипотез верна.
Проханов (П). — То, что сделали с нами, это же преступление. Свалить на голову авторитарной империи демократические институты-мы взорвались, мы уничтожены.
Янов (Я). — Но ведь то же самое сделали с Японией — и ничего. Не взорвалась.
П, — Нет, не то же самое. В Японии демократия была под контролем американских штыков.
Я.-Но ведь американцы довольно скоро ушли. Что помешало бы японским реваншистам взяться после их ухода за старое?
П, — Так американцы же японских патриотов повесили или заморили в казематах. Да и не осталось ничего к тому времени от японской империи. Она была разгромлена. А мы победили!
Я, — Да,
