Будь мы в армии, меня бы уже отдали под трибунал за неподчинение приказу командира.
Собираясь в Африку, я думал, что нет такого задания, даже самого неприятного, какого я не мог бы выполнить. Но я ошибался. Я обнаружил, что не в силах целиться и стрелять в человека. По иронии судьбы, мой пацифизм сейчас подвергал сомнению не кто иной, как Франсуа.
— Послушай, Мэтью, надо быть реалистом. В каких-то ста метрах от наших ворот идет война. Неровен час, тебе придется защищать своих больных. Твой долг перед ними — и перед собой — научиться пользоваться оружием.
Однако его поведение помимо его воли выдавало истинную картину: по тому, как он с нарочитой небрежностью вертел автоматический пистолет тридцать восьмого калибра, я видел, что ему тоже претит держать смертоносное оружие в руках, привыкших спасать людские жизни.
— Я тебе вот что скажу. Чтобы ты не чувствовал такой вины, предлагаю тебе компромисс: ты учишься стрелять, а реально пользуешься оружием только тогда, когда это станет действительно необходимо.
Он сделал паузу, тяжело вздохнул и добавил:
— Хотя бы обещай, что освоишь это дело. Пойми же, это необходимо!
Я уступил.
В последующие две недели в половине седьмого утра мы в полном составе собирались в дальней части территории, как можно дальше от скопища пациентов, выстраивавшихся в очередь задолго до начала приема.
Франсуа проявил невиданный художественный талант: соорудил три картонные человеческие фигуры с концентрическими кругами вокруг условного «сердца». После этого он расставил Харпо, Чико и Гручо[2]в десяти, двадцати и тридцати метрах от нас и показал, как с ними расправиться. Кому-то из моих коллег — включая Сильвию — это упражнение пришлось по вкусу. Однако по неведомой иронии лучший результат показал я. Даже Франсуа был восхищен.
— Хиллер, когда тебе надоест медицина, сможешь пойти к мафии в боевики, — пошутил он. Я не оценил подобного юмора.
Ружье в руках Франсуа очень скоро приобрело для нас значение талисмана. Оно стало нашим Эскалибуром: подобно легендарному мечу Короля Артура, охраняло нас от злых сил, давая возможность выполнять свой священный долг.
Наш приезд в Эритрею пришелся на 1978 год, когда гражданская война вступила в новую, опасную стадию. Большое участие в этом конфликте, со свойственным им авантюризмом, приняли Советы, которые осуществляли массированные поставки вооружений эфиопскому режиму. Многократно возросшая огневая мощь правительственных сил склонила чашу весов не в пользу эритрейских повстанцев; они отступали, оставляя за собой кровь и разорение.
Подобное развитие событий привело к перемещению огромных масс людей, и работники гуманитарных миссий ООН судорожно обустраивали лагеря беженцев. В одном из таких недавно разбитых лагерей в нашем районе, в сорока милях восточнее Камчивы, работали всего две медсестры, там имелось оборудование для оказания первой помощи и некоторый запас «закрепляющих» средств наподобие диоралита, дабы сдерживать распространение дизентерии, уносившей десятки жизней, в первую очередь среди детей. Поскольку мы были ближайшим «госпиталем», то регулярно направляли в лагерь двух врачей, чтобы оказывать помощь самым неотложным больным из числа беженцев.
Как ни беспечно с нашей стороны (правда, в тот момент мы так не считали), но мы с Сильвией с нетерпением ждали своей очереди. Мы воспринимали это как сочетание нашей гуманной миссии с возможностью побыть вдвоем. Мы наивно полагали, что заработаем поощрение от начальства, а заодно насладимся обществом друг друга в дороге.
Однако мы отдавали себе отчет, что такая поездка не лишена опасностей. Эфиопские войска, эритрейские повстанцы и заурядные бандиты вели здесь нескончаемую и бессмысленную войну за контроль над территорией и не обращали внимания на то, кто попадал под их перекрестный огонь.
Мы собирались в Камчиву уже в третий раз. Франсуа с Мартой напоследок еще раз помогли нам проверить груз, уже размещенный в заднем отсеке нашего видавшего виды внедорожника. Франсуа молча достал из бардачка пистолет и проверил, заряжен ли он.
Он поцеловал на прощание Сильвию, а я попросил избавить меня от подобных нежностей. Не потому, что я его недолюбливал — я не выносил запаха его сигарет.
Как и следовало ожидать от наследницы «ФАМА», Сильвия лихо водила машину. Если бы я ей разрешил, она бы всю дорогу была за рулем. Рано поутру погода еще была терпимой, и поездку на машине можно было с натяжкой назвать удовольствием.
Мне была доверена роль штурмана и диск-жокея. Первым номером программы я поставил кассету с телемановским концертом для трубы — мне показалось, что он лучше всего передает радостную атмосферу нового дня. Наслаждаясь нашим уединением, мы с Сильвией завели разговор.
Для начала мы предались излюбленной игре собственного изобретения. Она называлась: «Кто будет больше всего раздосадован, что пропустил нашу свадьбу?» За этой игрой незаметно пролетели первые несколько миль, после чего мы перешли к следующему постоянному пункту повестки дни: как надолго мы останемся после окончания нашего двухлетнего контракта?
— Что до меня, — искренне сказал я, — то я готов быть здесь целую вечность, лишь бы с тобой! А ты? Или ностальгия одолевает?
— С чего бы?
— Ну, не знаю, может, спагетти вдруг захотелось.
Она слегка зарделась.
— Не волнуйся, Мэтью, я научусь готовить.
— Перестань, ты же знаешь, я шучу. А вообще-то, если говорить о семье и детях…
— Хочешь сказать: где мы их будем воспитывать?
— Вот-вот, — ответил я, ощутив внезапный прилив отцовских чувств. Ответа на этот вопрос у нас пока не было.
Какое-то время мы ехали молча. Рената Скот-то и Плачидо Доминго услаждали наш слух и окрестности ариями из «Тоски». Сильвия была задумчива.
— О чем грустишь, синьорина?
— Думаешь, мы вообще когда-нибудь вернемся?
— Куда?
— Откуда приехали.
— Да, на свадьбу нашего первого внука.
Она улыбнулась.
Мы были в пути уже два часа. Сейчас в колонках звучали «Вариации Голдберга» Баха в исполнении Гленна Гоулда (на мой взгляд, в чересчур быстром темпе). Воздух уже был как раскаленная жаровня. Когда мы поравнялись с эвкалиптовой рощицей, я попросил Сильвию остановиться. Мы выпили чая с медом (рецепт мамаши Франсуа для запивания солесодержащих таблеток и предотвращения теплового удара), и дальше машину повел я.
Через несколько минут мы подъехали к большому холму. Нас предупреждали, что подобный рельеф таит наибольшую опасность, поскольку высота дает возможность потенциальному противнику видеть нас, оставаясь незаметным. Но мы были молоды, влюблены… И вообще, кому взбредет в голову на нас нападать?
