Попытка схитрить и доспать не удаётся, и я звоню Машке. Ответа нет, и это здорово подстёгивает общее смятение. В последнее время это я не брала трубку, а не она.
К полудню оставила ей двадцать пропущенных звонков и сообщений.
Наконец гудки прерываются и мне отвечает незнакомый мужской голос – спрашивает, кто звонит. Я прошу позвать Машу, но в ответ получаю вкрадчивый вопрос, насколько хорошо мы знакомы.
Школьная подруга, а в чём дело? Тогда вы можете приехать на опознание, подтвердить её личность? А то телефонная книга не содержит никаких «мам» или «любимый», а документов при ней не оказалось. И в последних набранных именно мой телефон встречается с завидной регулярностью.
Ещё плохо понимаю, что случилось, но соглашаюсь на всё и договариваюсь приехать по адресу.
Надеюсь, что это какая-то ошибка, но… Ошибки нет.
Машка похожа на восковую фигуру, такая спокойная, холодная. Даже высокомерная, как будто малейший намёк на улыбку тщательно вымаран.
Человек подхватывает меня за локоть и выводит вон, и я ещё долго сижу в коридоре, пытаясь сосредоточиться.
Что же я натворила? Или это была не я? Но тогда кто?
Наконец приезжает Серых и я плачу, уткнувшись в его куртку.
Машины похороны помню смутно.
Мельтешение знакомых, но чаще – совершенно чужих физиономий. Цветы, речи, какая-то бессмыслица. Тогда ещё мало кто знал про диковатые обстоятельства смерти, и мы были избавлены от излишнего внимания прессы и зевак.
Волна прокатилась позже, и вот тогда люди занервничали.
В новостях твердят про серию загадочных случаев в тихих московских дворах, и люди уже опасаются выходить по ночам из дома, а таксисты дерут тройной тариф, если после полуночи приходится ехать в центр. От властей официальных заявлений пока нет, но я знаю, что полиция в замешательстве.
Каждое утро они находят какого-то бедолагу и притом не имеют ни малейших идей, что происходит. Камеры не фиксируют решительно ничего, только зазевавшегося прохожего, ещё секунду назад спокойно ступающего в тень из освещённого фонарями или вывесками пятачка, а теперь лежащего на асфальте в нелепой позе. И с одинаково равнодушным лицом, как будто повседневные заботы разом улетучились.
Ролики умудрились попасть на телевидение, журналисты выдвигают одну дурацкую версию за другой, и простые люди уже не стесняются писать в комментариях, что это может быть вовсе не человек.
Царёв как-то делится, что у него в офисе активно болтают про вампиров и прочую нечисть, но с облегчением вижу – слухи эти ему смехотворны. Он презрительно добавляет, что давно следовало бы успокоить народ, а то фантазия у некоторых неприлично зашкаливает.
Город бурлит, но продолжает существовать в своём ритме – никто не покидает привычные районы, только пустеют по ночам улочки и переулки, стоит отойти на пару шагов от оживлённых артерий мегаполиса.
Серых единственный, кому рассказываю про странные сны. Он явно что-то знает, но просит держать язык за зубами и обещает со всем разобраться. Потапов отправляет в бессрочный отпуск и просит по возможности не высовываться, так что я ограничиваюсь поездками в школу дважды в день.
Поначалу пробовала вовсе не спать, но это не помогает – даже бодрствуя в компании с крепким кофе, я проваливаюсь в дрёму и вижу момент нападения. Фигуру, торопливо пересекающую сгустившийся сумрак подворотни, растерянно озирающуюся и до последнего уверенную, что нет, просто показалось.
Прикасаюсь на миг к непонятной ярости, клокочущей совсем рядом, и рывком прихожу в себя. Отдышаться, успокоиться, постараться не разбудить домочадцев.
Алёнка ни капли не боится слухов, хотя и не прочь прогулять уроки, но пока затронуты районы только внутри Бульварного кольца, никто ничего у нас не отменяет. К тому же, при свете дня жизнь течёт обыденно и вполне безопасно, а москвичи суетливо спешат провернуть все дела до темноты.
На всякий случай прошу Царёва возвращаться домой пораньше, а он относит просьбу на счёт истории с Олушкиной, обижается якобы недоверию и корчит из себя оскорблённую невинность. Мне стоит больших трудов убедить его, что причина в другом, и тогда он ещё сильнее горячится и демонстративно разносит мою веру во всякую чушь.
Потом даже извиняется и говорит, что очень тронут заботой, но главное – действительно старается приходить засветло и обязательно предупреждать, если вдруг задерживается.
Звонок от молоденькой журналистки застаёт меня врасплох – тонкий, почти детский голос предлагает встретиться и поговорить про Машу. Сперва я отказываюсь, но что-то в её словах заставляет насторожиться. Она упоминает крупное расследование, над которым работала Маша, и говорит, что у неё есть веские причины обратиться именно ко мне. Диктует адрес редакции – точно, Маша упоминала как-то, но не помню, в связи с чем.
Маленький рост и копна рыжих волос – впечатление миловидной хрупкости чуть портит длинноватый нос, но теперь ясно, что это не ребёнок. Татьяна дружелюбно жмёт руку и ведёт нас мимо зала-аквариума в крохотную переговорную. Улыбается, извиняясь за тесноту, и начинает задавать вопросы.
Размявшись с простого – как я познакомилась с Машей, Таня вдруг переключается на освобождение Царёва, подробно интересуясь ходом следствия. Это меня удивляет, ведь до сих пор обстоятельства дела в прессу не просачивались, несмотря на богатую фактуру.
Впечатление, что Татьяна с обманчиво простецкими конопушками знает всех следователей отдела, как облупленных. В материалах дела тоже ориентируется отлично, будто только что закрыла последнюю страницу последнего тома и хочет теперь узнать кое-какие нюансы – например, что я думаю о работе нашей бравой полиции. Поимённо, разумеется.
Выслушав нейтральную похвалу, откровенно похожую на вежливое «отвяжитесь», переключается на родственников – кто у нас папа, кто мама. Рассказываю официальную версию и даже показываю фото на телефоне, где мамуля обнимает смеющегося отца и задорно смотрит в камеру. Ещё не видела людей, которые бы могли сдержать улыбку при виде этой фотографии, но Татьяна скептически морщит лоб и хладнокровно интересуется, не приёмная ли я.
Игра в одни ворота надоедает и я пытаюсь прижать нахальную девчонку, напомнив про Машу, или мы тут составляем мою собственную биографию? Лестно, конечно, но чему обязана?
Татьяна хлопает ресницами и вдруг выдаёт, что Маша давно подозревала меня в очень странных вещах.
– Например?
– Она оставила кучу записей о чудовищах, которым не место рядом с людьми. Везде ваше имя.
– Вы копались в её ноутбуке? Я думала, он у полиции.
– У неё был любопытный блокнот. В тот день она оставила его на работе, потому что собиралась на свидание. Думаю, вы бы предпочли, чтобы он не попал в чужие руки.
– Какое ещё свидание? У неё никого не было.
– А вы давно с ней общались? Может, что-то упустили? Такое случается.
