— Договорились, сынок.
Их взгляды встретились, и впервые за долгое время Купер почувствовал, что они не чужие люди.
— Это значит, ты остаешься? — прищурившись, спросил Эрик.
— Не испытывай судьбу, старый хитрец, — ответил Купер, а сам задумался. Отец задал уместный вопрос. Глядя на него, такого расстроенного, опустошенного и внезапно постаревшего, Купер подумал — может, пока не время выпархивать из семейного гнезда? Это окончательно добьет отца.
— Хорошо, хорошо, — поспешил согласиться Эрик. — Кстати, между тобой и мисс Уоллес что-то происходит?
— Догадался. Сначала увидел, как заплаканная Ариэль Уоллес выбежала из твоего офиса, а когда зашел в твой кабинет, заметил, что и на твоем лице отобразилась вселенская печаль. Все это больше походило на ссору влюбленных голубков, чем на обсуждение деловых вопросов.
Отец сделал паузу, давая Куперу возможность опровергнуть его слова. Но Купер не спешил отвечать. Наоборот, он плотно сжал губы, давая тем самым понять, что откровенничать не собирается.
— Наверное, мне показалось, — пошел на попятную Эрик. — Я, как мы только что выяснили, всего лишь старый дурак, но очень горжусь тобой, сын.
— Спасибо, отец. — Купер встал и пожал протянутую руку.
Эрик ушел, а молодой человек остался сидеть в кабинете, размышляя о том, как наладить отношения с Ариэль. Слова отца о том, что девушка плакала, выходя из кабинета, больно ранили его. Чувство вины не давало Куперу покоя.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Ариэль в задумчивости стояла перед мольбертом. Посмотрев на холст сначала с одной стороны, потом с другой, она вдруг нанесла резкий мазок.
Красный, цвет ярости и злости.
Еще один мазок не замедлил лечь на картину.
Черный, цвет мрака и безысходности.
Ариэль смешивала цвета на картине, которой никогда не суждено было увидеть свет. Она не рисовала ничего определенного, просто выплескивала на холст свое настроение.
Еще никогда ей не было так обидно, страшно и одиноко, как в эту минуту. Ее мечта рассыпалась в прах, а еще… ей не удалось сдержать обещание, данное тете.
И все по вине Купера Ванса.
Теперь она знала точно, что он воплощение зла.
Купер воспользовался ею, притворился другом, сыграл на ее чувствах, соблазнил, влюбил в себя, и все ради того, чтобы отобрать галерею.
Что ж, он действовал чрезвычайно умело и добился всего, чего хотел.
Ариэль не жалела о тех словах, которые она бросила ему в лицо прямо в его кабинете. Если бы не страх расплакаться перед ним, она сказала бы гораздо больше.
Девушка устало прильнула лбом к холсту, не заботясь о том, что свежая краска оставит на нем отпечаток.
О чем я подумала пару секунд назад? Ах, да… Что он влюбил меня в себя.
Я люблю его? Нет, это помутнение рассудка, а не любовь.
Ариэль где-то слышала, что от постоянных стрессов человек может сойти с ума. Должно быть, именно это и происходит с ней. Она теряет последние капли здравого смысла.
Или же это правда и я действительно влюбилась в него?
Не может быть. Купер самолюбивый, эгоцентричный, избалованный тип. Таких ненавидят, а не любят.
Или я обманываю саму себя?
— Черт! — вырвалось у Ариэль. Почему нельзя повернуть время вспять и не задавать себе глупых вопросов, на которые так не хочется отвечать?..
— Девочка моя, ты здесь? — голос Софии отрезвил ее.
Ариэль не слышала, как итальянка зашла в галерею. Она была слишком поглощена своими мыслями.
Как же ей не хотелось сейчас болтать с Софией, делая вид, что ничего не произошло. Она даже собиралась сослаться на головную боль, чтобы уединиться и разработать план действий — например, придумать, как найти курьера, который доставил бы в «Ванс корпорэйшн» вместе с подписанным контрактом маленькую бомбочку…
— Я в студии, София, — отозвалась Ариэль, вытирая кисточки.
Итальянка ворвалась в студию в струящемся одеянии цвета фуксии, сияя белозубой улыбкой.
— Как ты, моя красавица? — заботливо поинтересовалась она.
— Вообще-то болит голова, — соврала Ариэль.
К ее удивлению, София не посочувствовала, а рассмеялась.
— Наверное, это краска проникла в твой мозг, — предположила она и поднесла зеркало к лицу Ариэль.
Лоб девушки был весь перепачкан краской, и выглядела она презабавно.
— Я опробовала новую технику рисования. Где-то в Африке принято рисовать только лбом, вот и я решила попробовать. Хочешь посмотреть, что у меня получилось?
Ариэль подвела Софию к мольберту и продемонстрировала свой шедевр.
— Господи боже мой! — воскликнула итальянка.
— Тебе не нравится? — наигранно обиженно спросила Ариэль.
— Ужасно, отвратительно! Такие темные краски… Это на тебя совсем не похоже.
Ариэль улыбнулась. Как ни странно, приход Софии оказал на нее благоприятное воздействие. Еще несколько минут назад девушка чувствовала себя ужасно, а сейчас смогла даже улыбнуться.
— Полагаю, это значит, ты не приобретешь эту картину, — не унималась Ариэль.
Она отступила на несколько шагов назад и критически оглядела свое творение. С помощью кисти она всегда отображала свое настроение, душевное состояние. И на этом холсте был отчетливо виден отпечаток разочарования и депрессии. Рисование не помогло. Тяжелые чувства не испарились — совсем наоборот.
Надо как можно скорее распрощаться с Софией, пока она не догадалась обо всем, решила Ариэль. София подошла к девушке и взяла за руку.
— Милая моя, в чем дело? Что с тобой?
— Все в порядке, — стараясь говорить уверенно, ответила девушка. Ей стоило немалых сил сдержаться и не расплакаться на плече у этой доброй итальянки.
— Тебе нужны деньги? Совет потребовал больше, чем ты можешь достать? Так я дам, прямо сейчас, — засуетилась София, выхватывая из сумочки чековую книжку.
Ариэль остановила ее.
— София, мне нужны не деньги, мне нужно чудо. Но спасибо за помощь.
— Ты уверена?
— Да, уверена, — тихо ответила Ариэль.
Она не могла взять деньги у Софии. Барб всегда повторяла — нельзя одалживать денег больше, чем можешь отдать. Поэтому у Ариэль не было машины, поэтому она ничего не покупала в кредит и всегда исправно платила по счетам.
— Хорошо. Я вообще-то пришла, чтобы пригласить тебя завтра на ужин… — сделав паузу, София продолжила: — Я подумала, ты могла бы привести того восхитительного молодого человека, с которым приходила на день рождения моей сестры. Надеюсь, он любит лазанью?
