Макс никогда не понимал, почему сериалы обсуждают так, будто эти Хосе и Кончиты живут где-то на соседней улице. И вообще был убеждён, что сериалы смотрят одни старушки и тётки глубоко под сорок. Пренебрегал. Фыркал. Откровенно надсмехался. Он бы и сейчас поязвил, но не мог. Не позволил себе разрушить атмосферу доброжелательности, которую создавали и Альда, и тренер группы, и две девушки-волонтёры.
Если ему здесь не нравится, это не значит, что всем плохо. Хотя кое-кому тоже было не совсем в жилу – он видел. Сидел в углу как сыч: надутый и раздражённый. На нём словно клеймо стояло: «Не трогать!». И никто не рискнул подойти или окликнуть, познакомиться или втянуть в беседу, хотя Макс ловил на себе любопытные взгляды. И пару таких же угрюмых, как у него, наверное.
Альда улыбнулась ему последнему. Когда пообщалась со всеми. И это тоже Макса злило. Альда с ним. Она втянула его в это всё. И делает вид, что… Нет. Она не делала вид. Просто подошла к нему в самую последнюю очередь. Села рядом на лавочку и устало вытянула ноги. Поправила волосы – стянула их покрепче в хвосте. И он заметил: она вымоталась. У неё лоб и виски от пота блестят. Будто пропахала в тренажёрке долго-долго.
– Как ты? – спрашивает очень тихо и омывает светом карих глаз. Иногда, как сейчас, они похожи на переспевшие вишни. Или косточки вишнёвого варенья – тёмные, с особым оттенком винного цвета.
– Как на слёте пенсионерок, что сидят на лавочках у подъезда и перемывают кости прохожим и даже бродячим собакам, – бурчит Макс, и ему становится стыдно. Сразу же. Потому что свет в её глазах тухнет, становится темнее и короче. – Прости.
Извиниться нетрудно. Тяжелее признаться самому себе, что он только что нахамил, а может, и обидел Альду.
– Я не… – она встряхивает головой, – не сержусь. Разные ракурсы восприятия. Иногда они делятся тем, что болит, или прячутся за надуманными делами и заботами. Но у большинства тех, кто здесь давно, налаживается жизнь. Так или иначе. Появляются интересы. Вкус к происходящему. Нельзя вечно ковыряться в том, чего уже никогда не вернуть. И проще верить, что есть что возвращать. У некоторых есть шанс. Встать и пойти, например.
«Как сделала ты?» – рвётся с его губ, но он упрямо сжимает их. Не хочет лезть ей в душу, раз она скрытничает, не обнажается перед ним до конца. Либо это однажды случится, либо выпытывать и выспрашивать нет необходимости. Он знает, что ей удалось что-то преодолеть. Чудо ли, суждено ли было подобному случиться – какая разница?
– А у кого-то шанса нет, – говорит она ещё тише. – Но жизнь продолжается.
– Она прекрасно бы обошлась и без некоторых из нас, – бормочет Макс и отвешивает мысленный пинок себе.
– Может быть. Но не обходится же? Почему-то мы ей все нужны, раз дышим и продолжаем жить? Пойдём, я хочу на свежий воздух.
На свежий воздух нужно было ему. Лучшая тактика – мягко обвести вокруг пальца. У Альды это получалось. Макс не стал спорить. Позволил ей увести себя.
Уходя, он улыбнулся. Почти на выходе его осенила одна хорошая мысль. Все звали её здесь Эс или Эсми. Альдой – никто. В этом было что-то личное, позволяющее ему считать, что так, как он, никто её не видит.
Они добрели до лавочек, что стояли под тополями сразу возле Центра. Макс почувствовал, как жжёт лёгкие. Может, он задерживал дыхание? Он взвешивал кое-что. Думал.
– Как думаешь, меня угнетает только эта группа или любое скопление людей?
– Мы можем проверить, – голос у Альды спокойный. – В любой день. Да хоть сегодня. Поехать на выставку или премьеру. Покрутиться в толпе.
– Я пока не готов, – стучит Макс костылём по лавке. – Проверять сразу не готов. Появиться в толпе вот так. Слишком резко. Чуть позже, может.
С ней легко. Как с Юлией Михайловной. Тоже можно вывернуться до нижнего белья и знать, что она не будет смеяться. Но некоторые вещи он всё же не хотел бы, чтобы она знала. Иначе он станет одним из них. Господином Никто. Безликим лицом, которому можно улыбаться и жать руку, чтобы поддержать. От Альды он не желал бы такого.
– Скажи, – рисует он в пыли костылём круги, – никогда не думал об этом, а сегодня на ум пришло. – Почему вы обсуждаете сериалы так, словно все эти герои – ваша родня или знакомые? Если не вслушиваться, можно подумать, что просто сплетничаете, рассказываете свои истории или близких родственников.
– Ты совсем как Рэй Брэдбери, – фыркает Альда.
– Это ещё кто? – косится он на неё, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть какую-нибудь знаменитость, с которым она могла бы быть знакома. Ничего на ум не шло, хотя фамилия казалась смутно знакомой.
– Американский писатель-фантаст, – тихо вздыхает Альда.
Макс готов сквозь землю провалиться, но пытается держать лицо.
– И о чём же поведал этот Рэй, что напомнил тебе меня?
Альда кидает на него взгляд. Проверяет, наверное, не смеётся ли он над ней, а потом зажимает край лавки пальцами. Смотрит куда-то в голубое чистое небо и уголки губ у неё дрожат. Сдерживает улыбку. Но не смеётся над ним. Это другое. Воспоминание. Приятное. Она погружается в него.
– У Брэдбери есть замечательная книга – «451 градус по Фаренгейту». Там жена главного героя смотрела бесконечные программы с «родственниками».
– Надо же. А я думал, что первооткрыватель, – пытается шутить, но из головы не идут упрямые мысли.
Альда куда глубже. Цельная. Не без «ку-ку», как говорят, но даже странности её будоражат. Заставляют внутренности гореть от желания узнать девушку получше.
Макс словно невзначай сжимает её прохладные пальцы. Приятно для его горячей ладони. Он подносит её руку к своему лицу. Рассматривает, изучает. Тонкое запястье. Вены бегут тонкими ручейками. Сколько же силы в хрупких девичьих руках? Не той тягловой, лошадиной, а той, что умеет удерживать на плаву, выдёргивать из пропасти, забирать с собой боль.
– У тебя есть эта книга? – почему-то нестерпимо хочется прочесть. Увидеть то, что видели её глаза. Почувствовать вкус её эмоций, которых ему не хватает. Тех, что спрятаны глубоко за холодной ровностью. Но они есть – Макс знает. Они существуют и прорываются наружу изредка, незаметно. Так трава пробивает камни. Так солнце ласкает рыхлый снег, и из-под него выходят на свет хрупкие подснежники.
– Есть, конечно, – улыбается Альда, и Макс наконец-то чувствует, что может дышать. По-настоящему, полной грудью.
– Электронка? – интересуется деловито, унимая поднявшийся в груди пожар, что плавит его микросхемы. Никогда ему уже не быть роботом, бездушной железякой.
– И электронка тоже, – кивает. Неровная светлая прядь выбивается из строгой причёски и падает на глаза. Он поправляет её, хоть в этом нет нужды. Ему очень важно прикоснуться ещё раз.
– Тогда вышлешь мне. Я хочу почитать. Твоего Рэя. А теперь поехали, поехали. Грэг ждёт нас.
Он поднимается стремительно. Делает несколько шагов и только потом понимает: забыл костыли возле лавочки. Оглядывается беспомощно и ловит взволнованный Альдин взгляд.
