Женя что-то еще кричал, звал меня, кидал шишки, но я запретила себе откликаться.
На живот приятной тяжестью легла широкая мужская ладонь, и к спине прижалась знакомая каждой впадинкой сильная грудь. Лаэрн развернул меня к себе и большими пальцами вытер соленые дорожки со щек. Похоже, для нас это уже превращалось в маленький интимный ритуал.
— Не плачь.
Не знаю, как такое возможно, но голос его звучал одновременно и мягко, и твердо. Он словно и сожалел о случившемся, и в то же время приказывал собраться и отбросить в сторону всякие сантименты. Но я не могла. Всю жизнь я стремилась быть честным, разумным, преданным человеком. Никогда не зарилась на чужое и всегда отдавала ровно столько, сколько брала. Жизнь моя была упорядоченной и счастливой. А теперь? Что же теперь? Не по своей воле я столкнулась с чудовищами, и в какой-то момент сама стала одной из них.
Уткнувшись носом в кожаные доспехи, я зарыдала.
— Неужели, — чередуя слова всхлипами, спрашивала я Лаэрна, — неужели, нет никакого способа как-то ему помочь? Заклинание или, может быть, отворот?
Я подняла лицо и впилась заплаканным взглядом в спокойного, как сытая анаконда, фейца.
— Ему, конечно, нехорошо, но, по-моему, не так чтобы слишком. Возможно, процесс ещё обратим. Я прошу тебя, мы должны найти выход!
Едва прозвучала просьба, как Лаэрн нахмурился и потер шею, словно ему стало труднее дышать.
— Что с тобой? — всполошилась я, на мгновение забыв обо всем на свете.
— Скажем так, клемм напоминает о моем долге.
— И почему вдруг именно сейчас? Он тебя что — душит?
— Душит, — с поразительным легкомыслием подтвердил сид. — Ты просишь за этого мальчишку так, словно это твоя собственная жизнь стоит на кону. Чары реагируют соответственно и наказывают меня за бездействие.
- Так, — сказала я, громко шмыгая носом. В висках обезумевший птицей билась в окошко разума то ли обреченность, то ли злость. — Мне срочно нужно напиться и во всем разобраться. Я отказываюсь сидеть, смирно свесив лапки. Ты вообще как, выпиваешь?
В доме, с прошлого Восьмого марта хранились бутылка дешевого шампанского и хорошего коньяка.
— Я падшая женщина. — В ход пошел третий бокал игристого.
Предыдущие два вполне исправно послужили моим целям. Учитывая крайнюю степень нервного напряжения, в котором я пребывала после визита Жени, пара бокалов шипучки подействовали не хуже какого-нибудь галоперидола.
В сумраке комнаты белозубая улыбка Лаэрна практически ослепляла. Я прикрыла глаза рукой.
— Прекрати. Кто научил тебя так улыбаться? Это же просто сексуальное преступление. А у нас, между прочим, серьезное совещание.
Феец продолжал улыбаться и посмеиваться.
— Да-да, и не надо смеяться. Лучше скажи, у тебя есть идеи, как избавить Женю от воздействия флёра?
— Вообще-то есть. — Сид сделал глоток благородного напитка пятилетней выдержки.
Лаэрн пил коньяк, точно в бокале была обыкновенна вода. То ли на фейцев спиртное действовало как-то иначе, то ли у этого конкретного Высшего был богатый опыт употребления горячительного.
Услышав намек на хорошие новости, я вся подобралась.
— Думаю, ты уже сопоставила кое-какие факты и заметила, что сид, утративший свое изначальное имя, со временем неизбежно теряет и способность творить чары. У наиболее древних и могущественных это угасание происходит медленно, но все равно неотвратимо. Сегодня, благодаря тебе, я вновь обрел Имя. Вместе с ним ко мне вернулась и моя сила. Теперь, если состояние твоего поклонника небезнадежно, я могу попробовать погрузить его в «паучий сон». Это древние сложные чары, и в Инмире не так много Высших, сохранивших способность их накладывать.
— И по счастливому совпадению, ты как раз из тех, кто это делать умеет? — окрыленная надеждой, спросила я.
— Умел когда-то.
— А сейчас?
— А сейчас попытаюсь снова. — Лаэрн опустошил свой бокал и поставил его на журнальный столик.
— И что этот «паучий сон» нам даст? — План требовал деталей и я с пристрастием выпытывала их у Высшего.
— Он успокоит его разум, изменит воспоминания. Физически парень уснет недели на две. Но есть одно непременное условие, без которого даже такие сложные чары не сработают.
Я сделала глоток и, мысленно готовясь к худшему, вопросительно посмотрела на мужчину.
— Тебе нужно будет покинуть свой дом и отправиться со мной в Инмир.
Пол под моими ногами закачался, и виной тому был вовсе не алкоголь. Как-то резко закружилась голова и я на ощупь отставила фужер в сторону, едва не расплескав все его содержимое по пути.
— Как я уйду? — На глаза снова набежали слезы. — Мама с бабушкой этого просто не переживут. И я… Я тоже не переживу. Они моя семья!
— Колокольчик, разве ты еще не поняла? Всякий сид для человека — зло. Вне зависимости от наших чувств или намерений. Мы несовместимы с людьми. Дружба, любовь с фейцем для человека фатальны. И хотя ты даже не полукровка, вне всяких сомнений — также угроза для своей семьи. И если редкие визиты, при условии стабильности твоих пока до конца не известных способностей, ещё возможны, то длительный контакт погубит всех.
Каждое честное слово Лаэрна для меня звучало как удары молотка, которым он приколачивал крышку гроба, где лежали все мои наивные, отчасти детские, надежды. Я цеплялась за них до последнего как за источник внутренней силы, как за тайную опору, благодаря которой все ещё стояла на ногах, а не разрушилась под гнётом навалившихся злоключений.
— Ты хочешь сказать, что впоследствии я смогу навещать родных?
Чтобы пережить неизбежное, должно было быть хоть что-то, за что я смогла бы зацепиться и найти причину двигаться дальше.
— Да. Но далеко не сразу. А пока чары сделают так, что все будут думать, будто ты уехала учиться, или же к кому-то погостить. Возможно, тебя утешит то, что никто не будет страдать.
Но меня данное обстоятельство только пугало. Это же так противоестественно — потерять любимого человека, или же оказаться с ним в долгой разлуке и даже не помнить о нём. Нет, я не хотела знать никакого Инмира, и уж тем более, стать его частью. Мир Высоких Холмов виделся мне опасным жестоким местом, лишенным доброты и милосердия. К тому же, я отчетливо помнила предостережение капитана Аспидов.
