Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
— Я думаю, они станут жить вместе, вступят в — как это назвать? — длительные отношения. Я думаю, так и будет, Рег. Тебе придется это принять… Она сказала мне… О, Рег, не смотри же ты так! Я должна тебе рассказать.
— Что рассказать?
— Она сказала, что любит его и что ей кажется, будто прежде она вообще не любила.
— Боже!
— Это действительно должно много значить для нее, если она говорит мне об этом — она ведь никогда не делилась со мной своими чувствами.
Ответ Вексфорда был выспренним. Он знал, что это прозвучит выспренно, однако не мог удержать своих слов. В их театральности было для него какое-то жалкое утешение.
— Он отнимает у меня дочь. Если они будут вместе, это конец наших отношений с Шейлой. Она перестанет быть мне дочерью. Именно так. Я это понимаю. К чему притворяться, что это не так? Какой вообще смысл притворяться?
До сих пор он не вспоминал вечер вторника и тот ужин — их заслонили события в Танкред-Хаусе и последовавшие за ними. Но теперь он позволил себе вернуться к тому вечеру. Второй начатый стакан пива помог ему в этом, и он увидел, как тот тип входит в маленький провинциальный ресторан, оглядывает обстановку и что-то шепчет Шейле. Шейла спрашивает отца, пригласившего их на ужин, как им рассесться у стола, к которому их проводили, но прежде чем Вексфорд успел открыть рот, Огастин Кейси уже выбрал себе стул. Место в углу комнаты.
— Я сяду здесь, чтобы видеть цирк, — сказал он, хитро усмехнувшись и не приглашая никого, даже Шейлу, разделить его улыбку.
Вексфорд решил, что Огастин хочет наблюдать за поведением других посетителей ресторана. Может, такая привилегия и положена писателю, но вряд ли такому крайнему пост-пост-модернисту, как Кейси, который уже успел опубликовать по меньшей мере одну художественную книгу вообще без действующих лиц.
Вексфорд даже после этого пытался завязать беседу, разговорить его о чем-нибудь, пусть даже о нем самом. Чуть раньше, в доме, Кейси выдал несколько туманных рассуждений о восточноевропейской поэзии, облеченных в искусственно умные фразы, но в ресторане хранил молчание, будто заскучав. Вся его речь свелась к нескольким пожеланиям к меню.
Одной из черт, которые бесили Вексфорда в Кейси, было его упорное нежелание говорить простыми словами, другой — то, что он явно не злоупотреблял хорошими манерами. Когда ему говорили: «Как поживаете?» — он отвечал, что у него не все в порядке, но расспрашивать его ни к чему, поскольку все в порядке вообще бывает редко. Когда его спросили, что он будет пить, он спросил редкий сорт валлийской минеральной воды, которую разливают в темно-синие бутылки. Когда такой не оказалось, он решил пить бренди. Закуску он бросил, едва попробовав. А на середине ужина нарушил молчание, заговорив о жемчуге. Оттуда, где он сидел, ему было видно не меньше восьми женщин в жемчужных ожерельях или серьгах. Назвав один раз жемчуг жемчугом, он больше не повторил этого слова, говоря вместо того «конкреции» или «хитиновые образования». Процитировал Плиния Старшего, который называл жемчуг превосходнейшим из товаров, упоминал индийские Веды, описывал этрусские украшения, истратил тысячу слов на жемчуга Омана и Катара, добываемые с глубины в сто двадцать футов. Шейла внимала. Впрочем, что толку обманывать себя? Слушая, она не сводила с Кейси восхищенных глаз. Кейси проникновенно говорил о барочной жемчужине Хоупа, весившей одиннадцать унций, об украденной в 1792 году «Королеве жемчужин» из французской короны. Потом перешел к суевериям, связанным с «конкрециями», и, глядя на скромную нитку жемчужин на шее Доры, рассказал о глупой причуде стареющих женщин, которые верили, как, несомненно, верят и поныне, что такие ожерелья могут вернуть утраченную молодость.
В этот-то момент Вексфорд и собрался вмешаться и выговорить Кейси, но заверещал телефон, и инспектор покинул ресторан, не сказав ни слова. Вернее, ни слова упрека. Разумеется, он попрощался со всеми, и Шейла поцеловала его, а Гасси произнес: «Мы еще увидимся», будто общепринятое прощание или этикетное выражение. Ярость вскипела в Вексфорде, и, катясь в машине сквозь холодный черный лес, он пылал гневом.
Страшная беда заставила его забыть гнев. Но в Танкред-Хаусе беда стряслась с чужими людьми, а теперь трагедия произойдет — очень может произойти — в его собственном доме. Воображение не переставало рисовать ему картины возможного будущего, их общий дом. Он представлял, как это будет, если он позвонит Шейле, а трубку снимет тот тип. Или какие полные тайной мудрости послания тот будет оставлять на его автоответчике. Как это будет, когда он, оказавшись по делам в Лондоне, заедет в гости к нежно любимой дочери — а он никогда не преминул бы — и застанет там того…
Мысли инспектора были целиком заняты этими кошмарными сценариями, так что, отправляясь в постель, он подумал, что будет неудивительно, если ему приснится Кейси. Но кошмар, который привиделся ему перед рассветом, был о танкредской бойне.
Он сидел за тем столом вместе с Дейзи, Наоми Джонс и Давиной Флори. Коупленд уже вышел посмотреть, кто это шумит наверху. Инспектор не слышал никакого шума, он рассматривал пурпурную скатерть и спрашивал Давину, для чего она такая яркая, почему красная? И та, смеясь, отвечала, что он ошибается, что у него, как и у многих людей, видимо, нарушенное восприятие цветов. Скатерть белая! Белая, как свежевыпавший снег. Он спросил, не смущает ли ее употребление таких избитых оборотов. «Нет, — сказала она, — нет». И прикоснулась к его руке. Клише часто служат лучшим описанием предмета. Не нужно слишком мудрить. Тут раздался выстрел, и в комнату ворвался убийца. Вексфорд ускользнул незамеченным — восьмиунциевое стекло в фигурном окне растаяло, пропуская его, и он еще успел увидеть, как во двор въезжает машина, за рулем которой сидит второй преступник. Этот второй был Кен Харрисон.
Утром в конюшне — он прекратил называть ее комнатой происшествия, конюшня, и точка — ему показали портрет, составленный по описанию Дейзи. Этот портрет появится в вечерних новостях на всех телеканалах. Она так мало смогла сообщить! Ни одно реальное лицо не могло быть таким пустым и неопределенным, как лицо на этом портрете. Художник — возможно, неосознанно — усилил те черты, которые смогла упомянуть Дейзи. Что ж, в конце концов, ему больше не с чем было работать.
У человека, который смотрел на Вексфорда с портрета, были широко расставленные пустые глаза, прямой нос, губы, не толстые и не тонкие, зато мощный подбородок, раздвоенный глубокой бороздой, большие выразительные уши и густая копна белых волос.
Инспектор просмотрел пришедшие от Самнер-Квиста заключения и отправился в Кингсмаркэм, чтобы присутствовать у судебного следователя. Как он и ожидал, коронер открыл заседание, выслушал свидетельство патологоанатома и перенес дальнейшее рассмотрение дела.
В поисках галереи ремесел «Гарленд» Вексфорд пересек Хай-стрит и прошел по Йорк-стрит до торгового центра «Кингсбрук». Галерея оказалась закрыта, хотя табличка на стеклянной двери извещала потенциальных клиентов, что галерея работает пять дней в неделю с 10 до 17.30, по средам с 10 до 13.00 (воскресенье — выходной). В окнах по сторонам от дверей виднелся всем знакомый ассортимент: керамика, композиции из сушеных цветов, плетеные вещицы, мраморные рамки для фотографий, картинки, написанные на створках раковин, глиняные сувенирные хижины, серебряные украшения, деревянные шкатулки с инкрустацией, стеклянные шарики, миниатюрные фигурки животных — вязаных, плетеных, литых, сшитых, вырезанных из дерева и выдутых из стекла, а также большое количество льняных салфеток и полотенец с узорами из птиц, рыб, деревьев и цветов.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
