Ознакомительная версия. Доступно 45 страниц из 223
– Вы играете словами, Морейн, и уводите по ложным следам, – фыркнул Перрин. – Если он, как вы выразились, тот, кто он есть, разве вам не приходило в голову, что он лучше вас знает, как ему поступать?
– Он тот, кто он есть, – повторила она твердо, – но я должна сохранить ему жизнь, раз ему предопределено что-то осуществить. Мертвым ему не исполнить пророчеств, и даже если он сумеет избежать приспешников Тьмы и отродий Тени, есть тысячи других, готовых убить его. Все сказанное – лишь намек на сотую часть того, кто он есть. Но если это все, с чем он может столкнуться, я бы и вполовину так не беспокоилась, как сейчас. Нельзя сбрасывать со счетов Отрекшихся.
В углу раздался стон Лойала; Перрин вздрогнул и по привычке забормотал:
– «Темный и все Отрекшиеся заточены в Шайол Гул…»
Однако Морейн не дала ему закончить:
– Печати слабеют, Перрин. Некоторые из них сломаны, хотя об этом мир не знает. Не должен знать. Отец Лжи не на свободе. Пока еще. Но поскольку печати поддались и все больше ослабевают, кто из Отрекшихся уже смог вырваться? Ланфир? Саммаэль? Асмодиан? Или Бе’лал, или Равин? Или сам Ишамаэль, Предавший Надежду? Всего их было тринадцать, Перрин, и они были скованы печатями, а не стенами узилища, в котором удерживается Темный. Тринадцать самых могучих Айз Седай, что жили в Эпоху легенд, и слабейший из них сильнее десятка сильнейших Айз Седай наших дней, а самый невежественный владеет всеми знаниями Эпохи легенд. И все они, каждый мужчина, каждая женщина, отринули Свет и предали свои души Тени. Что, если они освободились и поджидают его? Я не позволю им его заполучить.
Перрин вздрогнул – отчасти из-за ледяной стали в ее последних словах, отчасти из-за мыслей об Отрекшихся. Он и мысли допускать не желал хотя бы об одном Отрекшемся, который свободно разгуливает по миру. Этими именами пугала мать, когда он был маленьким. «За мальчиками, которые матерям не говорят правду, приходит Ишамаэль. А тех мальчиков, которые не ложатся спать, когда положено, в ночи подстерегает Ланфир». И то, что он стал взрослым, не сильно умеряло страхи – не теперь, когда он узнал, что все они реальны. Не теперь, когда Морейн сказала, что они, быть может, освободились.
– Заточены в Шайол Гул, – прошептал Перрин, мечтая верить в это, как прежде. Снедаемый тревогой, он перечитал письмо Ранда. – Сны. Он и вчера о снах говорил.
Шагнув к Перрину, Морейн впилась взглядом ему в лицо:
– Сны?
Вошли Лан и Уно, но Морейн жестом велела им молчать. В маленькой комнатушке стало совсем тесно: пять человек, да еще и огир вдобавок.
– Что за сны снились тебе в последние несколько дней, Перрин? – Все его уверения, что с его снами все было в порядке, она пропустила мимо ушей. – Рассказывай, – настаивала Морейн. – У тебя были необычные сны? Какие именно? Говори! – Айз Седай впилась в юношу взглядом, вытягивая из него слова, словно кузнечными клещами.
Перрин оглянулся на остальных – они все, даже Мин, пристально смотрели на него – и неохотно рассказал об одном сне, который представлялся ему странным и который повторялся каждую ночь. Сон о мече, которого он не мог коснуться. О волке, явившемся ему в последнем сне, говорить не стал.
– Калландор, – выдохнул Лан, услышав рассказ Перрина. Какой бы каменной твердости ни было у него лицо, Страж казался ошеломленным.
– Да, – промолвила Морейн. – Но мы должны быть совершенно уверены. Поговори с остальными. – Лан поспешно вышел из хижины, а она обратилась к Уно: – А твои сны о чем? Тебе тоже снился меч?
Шайнарец переминался с ноги на ногу. Нарисованный на повязке красный глаз смотрел прямо на Морейн, но живой глаз Уно помаргивал и бегал.
– Да мне все время снятся сны о растрек… гм… клинках, Морейн Седай, – отвечал он напряженным голосом. – И в последние ночи, наверно, тоже меч снился. Я свои сны помню не так хорошо, как лорд Перрин.
– Лойал? – спросила Морейн.
– Сны у меня всегда одни и те же, Морейн Седай. Рощи, Великие Древа и стеддинг. Когда мы, огиры, находимся вдали от стеддинга, то всегда видим его во сне.
Айз Седай повернулась снова к Перрину.
– То был просто сон, – сказал тот. – И ничего больше.
– Сомневаюсь, – молвила она. – Ты описал зал, именуемый Сердцем Твердыни, тот, что расположен в крепости под названием Твердыня Тира. И описал так, будто стоял в том зале. А сияющий меч – Калландор, Меч-Который-Не-Меч, Меч-Которого-Нельзя-Коснуться.
Лойал сел прямо, стукнувшись головой о потолок, и, похоже не заметив этого, произнес:
– Пророчества о Драконе гласят: Тирская Твердыня не падет, пока рука Дракона не завладеет Калландором. Падение Твердыни Тира будет одним из вернейших знамений Возрождения Дракона. Если Ранд возьмет Калландор, всему миру придется признать его Драконом.
– Возможно. – Слово поплыло с уст Айз Седай, точно льдинка по стоячей воде.
– Возможно? – переспросил Перрин. – Возможно? Я думал, что это последний знак, последнее, что остается для свершения ваших пророчеств.
– Не первый, но и не последний, – сказала Морейн. – Калландор будет лишь очередным исполнением того, что описано в Кариатонском цикле, тогда как рождение Дракона на склонах Драконовой горы было первым. Он еще должен повергнуть государства, или раздробить мир. Даже книгочеи, всю свою жизнь вдоль и поперек изучавшие пророчества, ведать не ведают, какое им всем дать объяснение. Что означает то, что он «поразит свой народ мечом мира и уничтожит их листом»? Как понимать «девять лун обяжет он служить себе»? Тем не менее этим пассажам в цикле придается такое же важное значение, как и Калландору. Есть и другие. Что за «раны безумия и порезы надежды» должен он исцелить? Что за цепи суждено ему разорвать и кто закован в те цепи? А некоторые из предсказаний настолько туманны, что он, возможно, уже исполнил их, пусть даже я о том и не знаю. Так что – нет. Калландор – далеко не последний в списке.
Перрин беспокойно повел плечами. Из пророчеств он знал только кое-какие отрывки и отдельные строки; а с тех пор как Ранд позволил Морейн всучить себе в руки то знамя, то Перрину даже слышать о них лишний раз не хотелось. Нет, это нежелание родилось у него даже раньше. После того, как путешествие с использованием Портального камня убедило Перрина, что его жизнь самой судьбой связана с жизнью Ранда.
– Если же ты, Лойал, сын Арента, сына Халана, – продолжала Морейн, – считаешь, будто Ранду достаточно просто руку протянуть, то ты глупец, как и он сам, если так думает. Даже если он живым доберется до Тира, в Твердыню он может никогда и не попасть. К Единой Силе тайренцы вовсе любви не питают, и еще меньше им понравится человек, утверждающий, будто он – Дракон. Направлять Силу – деяние, объявленное там противозаконным, а Айз Седай, самое лучшее, лишь терпят, пока те не обращаются к Силе. Цитируешь вслух пророчества о Драконе или хотя бы владеешь экземпляром Кариатонского цикла – этого в Тире достаточно, чтобы ты оказался в тюрьме. И никто не вступит в Твердыню Тира без позволения правящих там благородных лордов. А уж в Сердце Твердыни не допускается никто, за исключением самих благородных лордов. Он к этому не готов. Не готов.
Ознакомительная версия. Доступно 45 страниц из 223
