Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
– Уверен, если мы не войдем туда, пока Шинтан еще жива, – молвил эрмидэ, – то обратно нам ни за что не выбраться.
Тора уговаривать не пришлось совсем, он смело шагнул на порог колдовского дома. Он все еще надеялся, что женщину можно спасти. Даже если это может стоить им всем… Неважно. Женщины – святое, и душа мужчины ничто в сравнении с жизнью самой подательницы жизни. Эта такая же истина, как и святость Вечного огня. Во всяком случае для тангара.
– Если вы с братом сойдете с лошади до того, как мы выйдем наружу, то больше никогда не вернетесь к своей матери, в Даржу и вообще в этот… хм… в наш мир, – мрачно предупредил Альс Карстану.
Она ему верила.
Внутри все: и стены, и полы – тонуло в сиянии, не давая возможности разглядеть ни своей природы, ни происхождения. Даже кровавая дорожка, тянувшаяся за Торвардином, казалась разлитой ртутью. Резкий чуждый свет искажал все вокруг до неузнаваемости – цвет глаз, оттенок кожи, – четко очерчивая каждую тень и сглаживая детали. Словно кто-то незримый, хозяин этого места, давал понять, что окружающие чудеса не имеют никакого значения, чтобы останавливать на них внимание. А цель была близка. Надоевший Альсу до рвоты за две дюжины дней высокий разрушенный зал, пространство которого резали золотые пыльные солнечные лучи, неузнаваемо преобразился. Вместо выемки в полу красовался квадратный камень, похожий фактурой и на ощупь на кусок покрытого изморозью льда.
Тор положил умирающую орку на камень, пятная морозную белизну темной горячей кровью. Собственно, больше положить ее было некуда.
– И что теперь? – спросил Пард.
Вопрос относился почему-то персонально к Альсу.
– Понятия не имею, – пожал плечами тот.
Довольно-таки равнодушно для существа, попавшего в такое необычное место.
– Ты знаешь, где мы? – полюбопытствовал Элливейд, которого вообще-то было трудно чем бы то ни было смутить.
– Нет.
– Вы будете лангой, – сказала вдруг Шинтан чужим голосом.
Никто никогда не слышал голос полукровки, в том числе и родная мать, но этот голос не мог принадлежать живой смертной женщине. Так могла говорить только сама Пестрая Мать. Он гудел колоколом, он струился, как вода из священного источника, он обжигал огнем. У смертных не может быть таких голосов.
Торвардин рухнул на колени, готовый внимать Матери богов. Но остальные его сотоварищи не стали спешить. Они просто замерли на месте от неожиданности, памятуя о том, что когда к вам непосредственно обращается любое божество, то это не обязательно милость и благо. Как правило, совсем наоборот. Это означает только то, что бог решил усложнить вам жизнь, расписавшись в собственном бессилии.
С богами такое бывает.
И никогда – с Создателем.
Что, если поразмыслить, вовсе не удивительно.
– Исполнено! Вы будете лангой, вы пойдете одной дорогой, и какой бы она ни была длины, у вас будет одна цель и одна судьба на всех, – прошептала Шинтан.
И от ее шепота швы и нити мироздания туго натянулись и зазвенели.
Засияли нестерпимым золотом глаза полуорки, она сказала…
Не спрашивайте, как становятся лангой, милостивые господа, вам не ответят. Бесполезное занятие и не нужное никому знание, потому что судьба – это такая тонкая материя, которой лучше не касаться без нужды. Себе дороже. Чтоб вам спокойно спать ночами, чтоб не чувствовать всей кожей обжигающие стрелы случайностей и холод предопределенности, чтоб не знать и не ведать до поры до времени. Плохи шутки с лангой, плохи шутки с судьбой.
В бушующем кольце ослепительного сине-зеленого света.
Сладко-терпкая боль в сведенных судорогой пальцах.
Жидкий огонь, текущий под кожей.
Боль. Свет. Кровь на губах. Дорожка слез на ледяной щеке.
Звериный оскал на лишенном татуировок лице орка. Золотистые глаза счастливого кота, глядящие из-под завесы черных смолянистых прядей, как из зарослей густой травы.
Эрмидэец кричит, кричит от острейшего наслаждения, как от соединения с любимой женщиной, с единственной женщиной, и крик его захлебывается, переходит в птичий клекот. Волосы, заплетенные в тоненькие косички, шевелятся, как живые змеи. Гордая птица бьется с коварной змеей. Птица победит.
Неугасимый, вечный, изначальный огонь пляшет в темных зрачках тангара. Он видит только огненные письмена, седой пепел, океан света и бездну ледяного пламени, и из прокушенной губы обжигающей струйкой стекает по подбородку и шее живая кровь. Но боли больше нет. Уже нет.
Человек хрипит и задыхается, пытается кричать, и у него ничего не выходит. Потому что он больше не человек, он – острие самого острого меча, он – вершина поднебесной горы. Человечья судьба больше не властна над ним.
Эльф молча терпит боль, и нет предела его терпению, как нет конца вечности. Медленно, медленно, медленно осыпаются легкие белоснежные перышки, которые уносит прочь ветер. Он сам станет этим ветром, скоро он станет дождем, чтобы пролиться в озеро, на берегу которого родился и вырос. Но время еще есть. Немного, совсем немного, но есть.
Плачет, плачет маргарский мальчишка, нашедший свой истинный дом, никогда раньше не знавший ни дружбы, ни верности. Сердца друзей ему отныне дом, и верность – божество.
Тьма обступала Познавателя со всех сторон, и у нее были теплые губы, и сильные руки, и волосы, пахнущие полынью и медом. Тьма сжала объятия, он выпил ее вздох, задыхаясь от счастья. Тьма обещала стать мукой, но подарила блаженство. Она не умела лгать. Она пообещала довести его до конца Пути, туда, где он смог бы узнать, что…
Лилейная Амиланд не посмела. Даже она, ныне вознесенная на самую вершину власти, даже она не решилась пойти против ланги. И когда они, все семеро, явились к ней во дворец вместе с ее детьми, леди Чирот не смогла молвить ни слова упрека. Джиэссэнэ смотрел мимо. Он был невыносимо вежлив и одуряюще любезен. От его благородства хотелось до крови расчесать кожу. Говорить было совершенно не о чем. Ну не прощения же просить у бывшего возлюбленного за обман и неудавшееся покушение? Если бы Амиланд действительно пыталась его убить, Джиэс мог бы понять и простить. Но людям мастера Сайи был дан приказ убить всех наемников, кроме него самого. Для эльфа нет хуже оскорбления. Милосердие покровительницы – как плевок в лицо.
Такого бесчестья он простить не мог. Ну нелюдь! Что с него взять?
Как там утверждает эльфийская поговорка: «Доспехи чести легче перышка, но тверже алмаза»?
А есть еще и другая, гласящая, что перышко маленькой лжи перешибает стальной хребет доверия.
Дались же остроухим эти распроклятые перья.
К слову, вы думаете, Карстана простила матери свой брак с Идиго Сфэлл и-Марро?
Как бы не так.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
