— Не надо так, ты нужна мне, Рейн. Давай вернемся и допьем шампанское, — ласково сказал Скотт, беря ее за руку.
Рейн позволила отвести себя назад к столу. Они сели за стол, но магия ночи была нарушена реальностью, в которую они оба погрузились.
— О чем ты думаешь? — нарушил молчание Скотт. В его голосе прозвучали потки раздражения, которых не было раньше.
— О том, что мы никогда не сможем доверять друг другу. Разве ты думаешь не о том же? — спросила Рейн. Она знала, что это правда. Они оба играли друг с другом. Была ли их любовь результатом этой игры или она все же настоящая? Ужаснее всего думать, что любовь настоящая, а потом узнать, что тебя все время обманывали. Скотт поставил свой бокал на стол.
— Я стараюсь не думать об этом. Просто выброси это из головы, Рейн.
— Ты больше не хочешь жениться на мне, да?
— Я этого не говорил. Но я понял, что мы очень мало знаем друг друга, гораздо меньше, чем я предполагал.
— Или, наоборот, мы слишком хорошо знаем друг друга. На самом деле мне кажется, что я наконец все поняла. Мы оба — актеры. Я притворяюсь, что моя жизнь может быть нормальной, а ты притворяешься, что твоя жизнь — не написанная кем-то пьеса.
— Если ты хочешь поругать себя, ругай. Но меня вырастили честные люди, а не кто-то, кто научил свою дочь использовать человеческие чувства в своих целях.
Его слова больно ударили Рейн, поразили в самое сердце. Она понимала, что он прав, но это не остановило ее.
— Да, твои родители могут по-настоящему гордиться, что ты заключил пари на девушку, чтобы затащишь ее в постель.
— А что тебя беспокоит, Рейн? То, что я заключил пари со Стиви, или то, что мы оба знаем, что я победил?
Рейн вскочила на ноги. Она была настолько зла, что ей было все равно — пожалеет она об этом через какое-то время или нет. Как только она могла подумать, что влюбилась в него? Он — игрок, актер.
— Прости, Рейн, — сказал Скотт, хватая ее за руку. — Если ты не готова стать моей женой, ничего, я подожду. Но я знаю, что готов стать твоим мужем.
— Мне нужно время, Скотт.
Он кивнул, но знал, что время ей нужно меньше всего. Рейн нужно понять, что она доверяет ему и что он стоит того, чтобы ему доверять.
— Тебе не время нужно, тебе нужен мужчина, который возьмет руководство на себя.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— И как ты планируешь это сделать? — спросила Рейн.
Скотт дерзко рассмеялся и поцеловал ее страстно и требовательно.
— Мне придется завязать тебе глаза, чтобы ты сосредоточилась только на мне.
Рейн удивленно подняла брови.
— Хорошо.
Из кармана Скотт достал тонкую длинную полоску шелка.
— Как ты относишься к отделанным мехом наручникам?
— Если они надеты на тебя?
— Розовый — не мой цвет, но, если ты наденешь их на меня, я не буду сопротивляться.
— Это мне в тебе нравится. Скотт, — произнесла Рейн, пока он завязывал ленточку у нее на глазах, осторожно освободив несколько прядей волос.
— Что тебе нравится? — спросил Скотт.
У Рейн немного участилось дыхание, порозовели щеки. Скотт наклонился к ней и провел языком по полураскрытым губам. Он готов был целовать эти губы все ночи напролет.
— Так что тебе во мне нравится? — переспросил Скотт.
Рейн покачала головой.
— Мне нравится, что ты всегда играешь честно.
— Играю честно?
Скотт откинул голову и рассмеялся. Это будет лучшая ночь в его жизни! Если у него и были сомнения относительно женитьбы на Рейн, то они быстро исчезли. В ней было все, что он хотел видеть в женщине.
Скотт подвел Рейн к лифту и вставил карточку от пентхауса. Когда лифт остановился и открылись двери, они вышли. Скотт пересек апартаменты Хайдена и открыл дверь на балкон, с которого открывался великолепный вид на сад с высоты пятидесятого этажа. Все было так, как он запланировал. Внизу на деревьях мигали разноцветные гирлянды, а стол был сервирован тончайшим китайским фарфором. Скотт наклонился и еще раз поцеловал Рейн.
Рейн шагнула в его объятия. Она обожала ощущать его крепкие руки. Он заставлял ее забыть все тревоги дня, все переживания, которые донимали Рейн, когда они были не вместе. Его объятия были нужны ей, как наркотик для наркомана. Ее руки скользнули на его талию, потом ниже, а сама Рейн прижалась к нему и откинула назад голову, желая, чтобы он снял повязку с ее глаз и она поскорее увидела, где они находятся. Как ни напрягала она слух, ничего, кроме мягкого ветерка и легкой музыки, Рейн не услышала.
Большим пальцем Скотт провел по ее запястью, там, где бился пульс. Легкий аромат его туалетной воды окутывал Рейн, и она, наклонив голову, ожидала увидеть, что же он приготовил для нее.
Она почувствовала, как он встал у нее за спиной. Вот его губы коснулись ее шеи… Рейн ощутила, как ее тело пронзили миллионы крошечных электрических разрядов. Скотт нежно прикусил губами мочку ее уха.
— Тебе нравится? — спросил он.
— Нравится.
— Тебе понравится еще больше то, что я придумал дальше.
Рейн почувствовала, как что-то мягкое коснулось выреза ее платья, словно прикосновение его губ, но только прохладное. Она услышала легкий цветочный запах и поняла, что это роза. Он очертил цветком контур ее лица, коснулся шеи и снова выреза платья.
— Развяжи узел платья, — попросил Скотт.
Рейн колебалась. Он поцеловал ее, но на этот раз прикосновение его рта было жестким и властным.
— Сделай это для нас обоих, — поторопил он.
Рейн подняла руки и ослабила узел на шее, который удерживал лиф платья. Молния в боковом шве платья гарантировала, что лиф не свалится.
Скотт опустил завязки лифа, и прохладный ночной воздух коснулся обнаженной груди Рейн. Она почувствовала, как он коснулся языком округлости плеча и заскользил ниже. Рейн стояла с завязанными глазами и обнаженной грудью и жаждала почувствовать силу его желания.
Она ощутила прикосновение розы к одному соску, потом к другому, и уже была готова вскрикнуть от остроты желания, потом схватила его за руку.
— Достаточно, Скотт. Я больше не вынесу.
Скотт осторожно взял ее за запястья и завел ей руки за спину. Она услышала, что он надевает ей на запястья наручники. Это было что-то мягкое, похожее на мех.
— Ты надел на меня наручники? — спросила Рейн.
— Да. Тебе удобно? — мягко поинтересовался Скотт.
Рейн громко рассмеялась, услышав его вопрос. С обнаженной грудью, с заведенными за спину руками в наручниках и с завязанными глазами — она никогда еще не чувствовала себя в большей безопасности, чем сейчас.
