— Я просто не могу в это поверить, — сказала я.
— В этом нет ничего личного, — поспешил он меня уверить.
— Меня увольняют, Сид. Здесь не обойтись без личностей.
— Дело не в тебе, — заявил он. — Такова тенденция.
— И в чем же именно заключается эта тенденция?
Сид спрыгнул со своего стола и начал описывать круги вокруг него.
— Ты знаешь, — начал он, — горячие девчонки в барах рассуждают о пенисах. Они не стыдятся своей сексуальности. Они — женщины, только послушай, как они вопят об этом.
— Я тоже женщина, — сказала я.
— В твоей колонке говорится о милой девушке. Читатели тебя любят, но они не хотят трахаться с тобой. Разумеется, я выражаюсь иносказательно. Я уверен, что существует много людей, которые хотели бы трахнуть тебя, — заявил он. — Я сам бы хотел тебя трахнуть.
— А не пошел бы ты, Сид, — ответила я.
Он поднял правую руку, словно защищаясь от удара.
— Этой девушке двадцать семь лет, — сказал Сид. — Она бисексуальна. Я совершенно уверен, что ее родители умерли.
— Родители Мэри Эллен не умерли, — заметила я. — Ее мать присылает письма в ее газету.
— Ну, зато она пишет так, словно ее родители уже мертвы, — продолжал Сид. — Если бы она была моей дочерью, я покончил бы с собой.
— А как насчет того, что я начну встречаться с другими людьми? — поинтересовалась я. А потом принялась раздумывать, а не рассказать ли Сиду о Генри — дело было не в самом Генри, разумеется. Дело было именно в том, что я занималась сексом с другим мужчиной четыре раза в двух отдельных случаях, и в том, что мне бы хотелось написать об этом. — Я даже могла бы изъясняться более конкретно.
— Я думал об этом, — признался он. — Это не сработает. Ты не можешь превратить Мэри Тайлер Мур[18]в шлюху и рассчитывать, что людям это понравится.
Я ничего не ответила.
— Не имеет значения, что это звучит трогательно, — сказал он. — Здесь нет ничего, о чем стоило бы переживать.
— Нет, там есть кое-что, о чем стоит переживать, — возразила я. — Люди могут переживать обо мне.
— Мне очень жаль, Алисон. Но у тебя впереди целая жизнь.
— У каждого впереди целая жизнь, Сид. И потому это называют будущим.
Я встала, чтобы уйти.
— Я собираюсь дать тебе совет, — сказал Сид.
— Какой?
Сид почесал свою волосатую грудь, видневшуюся в треугольном вырезе джемпера.
— Переезжай в Питтсбург.
— Питтсбург?
— У них там есть славный еженедельник. Небольшой. Тебе, может статься, придется немного подрабатывать на стороне. Я позвоню издателю насчет тебя. Его зовут Эд, — сказал Сид. На лице у него появилось недоуменное выражение. — Или Тэд? Я проверю.
— А пошел ты, Сид, — сказала я. И ушла.
Я шла по коридору, чувствуя, как меня охватывает паника. Перспектива писать статьи для чужой газеты не вдохновляла, но это все, что у меня было. А теперь я лишилась и этого утешения. Я чувствовала себя совершенно униженной. Дойдя до кабинета Генри, я обнаружила, что смотрю на запертую дверь. Разумеется, ирония судьбы, благодаря которой я впуталась в тайную интрижку с одним боссом, чтобы потом быть уволенной другим из-за того, что меня никто не хочет трахнуть, не осталась мною незамеченной. (А была ли это ирония? Я всегда теряюсь, когда приходится иметь дело с иронией. Даже если это была ирония, то, как мне кажется, дело представало отнюдь не столь ироничным. Особенно принимая во внимание тот факт, что и Генри больше не хотел трахаться со мной. В самом деле, это уже не смешно — это очень и очень грустно.)
И еще не следовало забывать о деньгах. Мне не хочется углубляться именно в эту область, поскольку там я чувствую себя очень неуютно. Дело том, что мой план заработать кучу денег, написав что-либо на стороне, имел один существенный изъян, а именно: я умудрилась обзавестись небольшим долгом по кредитной карточке, уплатить который у меня не было никакой возможности. Я не могла уплатить его, даже когда у меня была работа, приносящая хоть какой-то доход — теперь же, когда я ее лишилась, я не представляла себе, как сумею свести концы с концами. Почему кредитные карточки выдаются таким людям, как я? Почему, почему, почему? В своих логических рассуждениях в тот момент, когда накапливался этот долг, — вероятно, слово логических здесь неуместно — я исходила из того, что существуют же киношники, которые умудряются снимать фильмы, используя в качестве источников финансирования свои собственные кредитные карточки. Вот только я пропустила ту часть, которая касалась съемок фильма. Вместо этого я съездила в Марокко. И купила туфли.
Дойдя до редакторской комнаты, я открыла дверь. За моим столом сидел Матт, читая мою колонку.
— Камилла Паркер-Боулз, — произнес он, не поднимая головы.
— Что? — спросила я.
— Если твоя теория о Романтической Рыночной Стоимости верна, как ты объяснишь, что принц Чарльз встречается с Камиллой Паркер-Боулз?
— Я и в самом деле не знаю, Матт.
Матт поднялся и подошел ко мне. И посмотрел на меня серьезно, почти испытующе.
— Что с тобой стряслось?
— Сид только что уволил меня, — ответила я.
— Это невозможно.
Я кивнула головой.
— Это невозможно.
— Боюсь, так оно и есть.
— О Господи. Это безумие, — сказала Матт. — Если можно уволить тебя, то меня, выходит, с таким же успехом можно расстрелять в коридоре. Он сказал за что?
Я мысленно вернулась к своему разговору с Сидом.
— Очевидно, за то, что я редко и мало пишу о пенисах.
— Что совершенно справедливо. Истинная правда, — заявил Матт. — Хотя я не предполагал, что это может стать причиной увольнения.
— Я тоже.
— Ты можешь подать на него в суд, — предложил Матт.
— В это никто не поверит, — сказала я. — Я сама в это верю с трудом, а ведь это было сказано мне в лицо.
— Давай выйдем отсюда.
Мы спустились вниз и остановились на тротуаре. После краткого совещания мы направились к нему домой. Я рассказала обо всем, что произошло в кабинете Сида, а Матт в нужных местах перебивал меня вопросами и восклицаниями. Отправляясь в путь, я была по-настоящему расстроена, потом я пришла в неописуемую ярость, но к тому времени, когда мы дошли до его дома, я чувствовала себя почти нормально. Матт всегда оказывал на меня такое действие, и мне до сих пор непонятно почему.
— Я собираюсь угостить тебя чем-нибудь вкусненьким, — сообщил мне Матт, когда мы вошли внутрь.
