— А ты — меня, — чуть слышно прошептала она. — Может, это и есть твоя месть.
Она так и не узнала, что он хотел сказать, потому что в дверь постучали.
— Эй, Брендан, ты жив? Или леди все-таки удалось тебя прикончить? — Это был Эрик.
— Все в порядке, — поспешно откликнулся Брендан, бросив быстрый взгляд на Элинор, — я жив. — Лицо его стало жестким. Он встал и, повернувшись к ней спиной, принялся собирать свою одежду, оставив кольчугу валяться на полу. Элинор приподнялась, собираясь встать. — Тебе лучше остаться в постели. Поспи, отдохни, тебе станет легче. — Он повернулся к ней. Теперь это снова был воин, а не любовник. — И вы не пленница, миледи. Надеюсь, вы скоро это поймете. И примете наше гостеприимство.
Элинор прикрыла меховым покрывалом обнаженную грудь.
— Гостеприимство, сэр? Так я все-таки ваша пленница… или я вольна покинуть этот дом?
— Можешь считать, что ты под опекой… ради твоей же собственной безопасности, миледи.
— Стало быть, я пленница.
— Просто я не хочу, чтобы ты попала в беду, вот и все. Дверь за ним закрылась, и Элинор ничего не оставалось, как перебирать в памяти его слова…
Глава 8
— Сир, шотландцы высадились в Кале.
Сидя за столом в своей огромной спальне, все еще в ночной рубашке, король лакомился фазаном и сыром, заодно выслушивая новости, которые принес ему его доверенный посланец граф Рене Бреслу.
— Ага, стало быть, шотландцы уже прибыли. Это все меняет.
Королю было известно, что корабль Уоллеса направляется к берегам Франции. Весть об этом разнеслась давно, с быстротой почтового голубя перелетев через Ла-Манш.
Бреслу, еще совсем молодой, но весьма родовитый дворянин, щедро наделенный обаянием, с живым умом и твердой рукой, привыкшей сжимать боевой меч, владелец лучших во всем королевстве лошадей, часто служил королю посыльным, особенно в таких случаях, как этот. К тому же слух его своей остротой не уступал его мечу.
— Такая волнующая история, сир, — продолжал Бреслу. — Случилось так, что леди Элинор из замка Клэрин путешествовала во Францию на своем корабле, чтобы встретиться с графом де Лаквилем, и во время плавания ее корабль был захвачен пиратом де Лонгвилем.
Филипп от неожиданности поперхнулся. Он даже привстал, чтобы лучше слышать.
— Но молодому рыцарю, который командовал флагманским судном Уоллеса, удалось захватить пирата. Завязалось сражение, и в конце концов между ними был заключен своего рода договор…
— А что с англичанами, которые были на корабле? — перебил Филипп.
— Уцелели. То есть, конечно, те, кто остался в живых после схватки с пиратами, а это большинство команды. Де Лонгвилю нужны тугие кошельки, а вовсе не человеческие жизни. Всех англичан усадили в шлюпки и приказали плыть назад, в Англию. И сейчас Уоллес умоляет вас помиловать пирата, учитывая его доброе отношение к высокородной леди, нареченной графа Алена де Лаквиля.
— Хм-м, — пробурчал король и откинулся на спинку кресла, не сводя глаз со своего посыльного.
Филиппа Французского не зря считали на редкость умным человеком и справедливым правителем, который никогда не забывал о том, что он — король.
Ко всем прочим своим достоинствам он обладал еще и привлекательной внешностью, был не только мудрым королем, но и воином, что было немаловажно в его времена. Довольно высокий, светловолосый, он отлично знал, что многие за глаза именуют его не иначе как Филипп Красивый или даже Филипп Справедливый, и весьма гордился этим. Впрочем, хотя он и отличался осторожностью, но в глубине души свято верил в права, самим Богом данные ему при рождении. Он был глубоко религиозен, хотя порой жестоко ссорился с папой. К тому же отличался твердостью принципов и был неизменно верен своей жене, Иоанне, которая принесла ему в приданое титул короля Наваррского, так что теперь он именовал себя не иначе как «король Франции и Наварры». Корона Франции же досталась ему по наследству, он носил ее уже более шестнадцати лет, окончательно уверившись в том, что только он один имеет право решать судьбу страны.
Но несмотря на все это, Филипп в глубине души признавал, что он не может и мечтать сравниться с Эдуардом Английским. Длинноногий, как именовали Эдуарда в народе, отличался настолько высоким ростом, что был по меньшей мере на голову выше своих современников, а мечом владел так, что одним ударом рассекал врага пополам. Его неистовая ярость по отношению к тем, кого он считал своими врагами, была хорошо известна по обе стороны Ла-Манша. В минуты гнева никто не осмеливался попадаться ему на глаза. Филипп восхищался им и одновременно презирал его. Ко всему прочему недавно Эдуард стал его родственником.
Игра, которую вели оба короля, была изнурительной. За эти годы Филиппу не раз приходилось воевать с англичанами и заключать соглашения с шотландцами. А если точнее, то военные действия против Англии тянулись чуть ли не с 1294 года. Иногда, правда, война затихала и вчерашние враги ненадолго становились союзниками.
Война стоила дорого. Французы и англичане вечно грызлись из-за провинции Гасконь, разоренная земля была обильно полита кровью и тех и других. Плечом к плечу с французами сражались и шотландцы, в том числе сам Уоллес и многие из его последователей.
Филипп уважал Эдуарда, но Уоллеса он почти боготворил. Этот загадочный человек стал для него живой легендой. Короли сражаются за свои королевства, рыцари — во славу Божью, а воинственные бароны, графы и герцоги готовы перегрызть друг другу глотки из-за золота и власти. Уоллес же готов был отдать жизнь за свою родину и свой народ. Потерпев поражение в битве при Фолкерке, он вскоре объявился в Париже и припал к ногам Филиппа, умоляя дать ему шанс доказать свою верность, что и сделал, сражаясь в Гаскони. Уоллес и его люди были счастливы вновь скрестить оружие с англичанами ради славы Шотландии. Их отвага и доблесть порой казались немыслимыми.
Теперь Гасконь наконец принадлежала Филиппу. Он получил ее назад, отдав свою сестру Маргариту Эдуарду, которому она стала второй женой. Король Англии — и это признавали даже его враги — обожал свою первую супругу, Элеонору Кастильскую. Скорбь его была велика, но он был король и его долг состоял в том, чтобы дать Англии новую королеву. Филипп, конечно же, тщательно взвесил все выгоды от этого брака. Эдуард был уже немолод и прожил трудную жизнь. Его молодая жена вряд ли сможет подарить ему наследника, да и править страной в качестве вдовствующей королевы ей тоже едва ли придется. Может быть, Маргарите вообще не суждено было долго носить венец королевы Англии. Так что очень скоро начались иные переговоры, речь в которых шла уже о дочери Филиппа Красивого, Изабелле, — она предназначалась в жены старшему сыну и наследнику Эдуарда. В этом союзе Филипп видел будущее обеих держав. Его внуки станут править не только Францией, но и Англией, с глубоким удовлетворением думал он.
Филипп Французский не отдал Эдуарду руку своей самой красивой и самой любимой сестры, заменив ее Маргаритой, которая была намного его моложе. Ей было всего шестнадцать — прелестная, обворожительная девочка; свойственное ей прямодушие казалось восхитительным в столь юном существе. А Эдуард… он был много старше. И это доставляло Филиппу неизъяснимое наслаждение; пусть Эдуард Английский выше ростом, зато он, Филипп, моложе. Жизнь казалась ему удивительной и прекрасной. Кровопролитные войны могли быть прекращены единым росчерком пера — или брачным венцом. Собственно говоря, что могло скрепить мирный договор прочнее, чем династический брак?
