рядом так долго, как только сможет. Робин задумалась, осмелится ли она спросить, и решила, что да.
— Пат сказала мне, что ты встречаешься с сестрой Шарлотты.
— Неужели? — спросил Страйк, хотя и без злобы.
— Она просила о встрече с тобой или?..
— Да, она хотела меня видеть, — сказал Страйк.
Последовало короткое молчание.
— Она хотела встретиться со мной сразу после смерти Шарлотты, но я не смог, — сказал Страйк. — Потом она закрыла магазин и уехала со своими детьми за город на месяц.
— Мне жаль, Корморан, — тихо сказала Робин.
— Ну да, — сказал Страйк, слегка пожав плечами. — Думаю, я дал ей то, чего она добивалась.
— Что это было?
— Не знаю, — ответил Страйк, разглядывая свой вейп. — Заверение, что никто не смог бы помешать этому случиться? Кроме меня, — добавил он. — Я мог бы.
Робин стало отчаянно жаль его, и она знала, что это, должно быть, отразилось на ее лице, потому что, взглянув на нее, он сказал:
— Я бы ничего не стал менять.
— Ладно, — сказала Робин,
— Она звонила сюда, — сказал Страйк, возвращая взгляд к вейпу в своей руке, который он снова и снова поворачивал. — Три раза в ту ночь, когда она это сделала. Я знал, кто это был, и не ответил. Потом я прослушал сообщения и удалил их.
— Ты не мог знать…
— Нет, я мог бы, — спокойно ответил Страйк, продолжая вертеть в руках вейп, — она была ходячим самоубийством, даже когда мы с ней познакомились. Она уже пыталась несколько раз.
Робин знала об этом из разговоров с Илсой, которая язвительно подразделяла различные попытки самоубийства Шарлотты на две категории: манипулятивные и искренние. Однако Робин уже не могла принять оценку Илсы за чистую монету. Последняя попытка Шарлотты не была пустым жестом. Она была полна решимости больше не жить — если, конечно, Страйк не ответит на звонок. Самоубийство Кэрри Кертис Вудс, независимо от того, что Робин теперь знала, что она была соучастницей детоубийства, останется шрамом, который Робин запомнит навсегда. Каково это — знать, что ты мог предотвратить смерть человека, которого любил шестнадцать лет, — она не представляла.
— Корморан, мне жаль, — снова сказала она.
— Пожалей Амелию и ее детей, а не меня, — сказал он. — Я закончил. Нет ничего мертвее мертвой любви.
Вот уже шесть лет Робин страстно желала узнать, что на самом деле Страйк чувствовал к Шарлотте Кэмпбелл, женщине, которую он оставил навсегда в тот самый день, когда Робин поступила в агентство на временную работу. Шарлотта была самой пугающей женщиной, которую Робин когда — либо встречала: красивой, умной, обаятельной, а также — Робин сама видела доказательства этого — коварной и порой бессердечной. Робин чувствовала себя виноватой из-за того, что хранила каждую крупицу информации об отношениях Страйка и Шарлотты, которую Илса когда-либо рассказывала, чувствовала, что предает Страйка, слушая и запоминая. Он всегда был таким скрытным в своих отношениях, даже после того, как некоторые барьеры между ними рухнули, даже после того, как Страйк открыто назвал Робин своим лучшим другом.
Страйк, тем временем, осознавал, что нарушает клятву, данную самому себе шесть лет назад, когда, только что порвав с женщиной, которую все еще любил, он заметил, насколько сексуальна его временная сотрудница, почти в тот же момент, когда заметил обручальное кольцо на ее пальце. Тогда он решил, зная свою собственную восприимчивость, что ему будет нелегко соскользнуть к близости с женщиной, к которой, если бы не обручальное кольцо, он, возможно, охотно привязался бы. Он был строг к тому, чтобы не позволять себе искать у нее сочувствия. Даже после того, как его любовь к Шарлотте сошла на нет, оставив после себя призрачную оболочку жалости и раздражения, Страйк сохранял эту сдержанность, потому что против его воли его чувства к Робин становились все глубже и сложнее, а ее безымянный палец теперь был обнажен, и он боялся испортить самую важную дружбу в его жизни и поломать бизнес, ради которого они оба стольким пожертвовали.
Но сегодня, когда Шарлотта мертва, а Робин, возможно, обречена на еще одно обручальное кольцо, Страйку было что сказать. Возможно, это было заблуждением мужчины средних лет — думать, что это что-то изменит, но наступил момент, когда мужчина должен сам распорядиться своей судьбой. Поэтому он вдохнул никотин, а затем сказал:
— В прошлом году Шарлотта умоляла меня снова быть вместе. Я сказал ей, что ничто на свете не заставит меня помогать воспитывать детей Джейго Росса. Это было после того, как мы — агентство — узнали, что Джейго избивает своих старших дочерей. И она сказала, что мне не стоит беспокоиться: теперь это будет совместная опека. Другими словами, она передаст детей на его попечение, если я буду рад вернуться.
Я только что передал ей все доказательства, необходимые судье для обеспечения безопасности этих детей, а она сказала, что свалит их на этого ублюдка, думая, что я скажу: “Отлично. Да пошли они. Пойдем выпьем”.
Страйк выдохнул никотиновый пар. Робин не заметила, как задержала дыхание.
— В любви всегда есть доля иллюзии, не так ли? — сказал Страйк, наблюдая, как пар поднимается к потолку. — Ты заполняешь пробелы, используя свое воображение. Рисуешь их такими, какими хочешь их видеть. Но я детектив… чертов детектив. Если бы я придерживался твердых фактов — если бы я делал это даже в первые двадцать четыре часа, когда я ее знал, — я бы ушел и никогда не оглядывался назад.
— Тебе было девятнадцать, — сказала Робин. — Именно столько было Уиллу, когда он впервые услышал речь Джонатана Уэйса.
— Ха! Ты думаешь, я был в секте?
— Нет, но я хочу сказать… Мы должны простить то, кем мы были, когда не знали ничего лучшего. Я сделала то же самое с Мэтью. Я сделала именно так. Нарисовала в пробелах то, что хотела. Верила в истины высшего уровня, чтобы объяснить всю эту чушь. “Он на самом деле не имеет этого в виду. На самом деле он не такой”. И, о Боже, доказательства были перед моим лицом, и я, черт возьми, вышла за него замуж — и пожалела об этом через час после того, как он надел кольцо на мой палец.
Услышав это, Страйк вспомнил, как он ворвался на их с Мэтью свадьбу в тот самый момент, когда Робин собиралась сказать “да”. Он также вспомнил, как они с Робин обнялись после того, как он ушел с приема, а она убежала за ним с первого танца, и понял, что теперь пути назад нет.
— Так чего же хотела Амелия? — спросила
