тайный дворец, как и знать. Может, Нэиль уже подыскал для себя и Гелии тайную усадебку, раз папаша Виснэй сумел запрятать где-то в горах свои аристократические сокровища на всякий такой случай. Ведь именно за ними пришла тогда прекрасная вдова…
Нэиль не просто так был преисполнен чувства собственной значимости в чёткой своей поступи, в победоносном взоре. Так бедные мужчины себя тут не вели, а местные женщины чуяли даже по той воздушной взвеси, что он и оставлял позади себя, это шествует избранный, не простой военный, не бывший, пусть и известный актёр. Он много значимее своих прошлых, да и настоящих ролей. Он особенный, он не тот, кого изображает. Женщины, девушки буквально обмирали, замирали при виде Нэиля Роэла, как и говорила о том Азира. Женская душа всегда интуитивно мудра, хотя умишком они не всегда и на высоте. Нэиль и был не простак вовсе. Он был агентом самого Паука, приобщённый к его тайнам Тон-Атом.
На Паралее не существовало такой медицинской и узаконенной практики как аборты. У них и без этого шла непрерывная и катастрофическая убыль населения. Наверное, были какие-то подпольные спецы для прерывания ненужной беременности, о чём прекрасно была осведомлена танцорка-проститутка, да она же разума лишилась как раз на то самое время. Его буквально трясло от отвращения к ней, к её намечавшемуся пузу, к тому, в какой скверне зародилось его собственное, неведомое пока чадо, ко всей той неразрешимой, казалось, ситуации с безумной будущей матерью, никому в целой Вселенной не нужной.
Он готов уже был пойти на преступление и самому сотворить с бывшей «усладой» то, для осуществления чего и погрузился в изучение сугубо медицинской информации на данную тему. Для этого он заточил девушку в тот самый подземный отсек, приготовив её для необходимой операции. Нужный инструментарий он взял самовольно у одного из врачей-хирургов подземного города, примерно такой, какой и подходил для предстоящего их взаимного кошмара. Положил её на обширную постель — наследие Шандора, закрепил её руки и раздвинутые ноги таким образом, чтобы она не шевелилась, и приготовил инъекцию для отключения её сознания. Собственные ненужные чувства и сам страх он отключил, — сказалась профессиональная подготовка, — став на время рассудочной и безжалостной машиной для исполнения, вложенной в себя же самого, весьма сомнительной и непривычной программы. Она сразу же почуяла то опасное, что надвигалось. Воспринимая происходящее как подготовку для её смертоубийства, она непостижимым образом очнулась от собственного помрачения и ясным голосом попросилась по малой нужде. Он с готовностью отпустил её, ощутив внезапный приступ невероятного облегчения, что хоть на минуту-другую предстоящая жесть отодвигалась от своей реализации. Ведь никто же не давал гарантии, что задуманное пройдёт успешно. А сам он уже был готов в случае неудачи распылить её бездыханное тело в той самой пропасти-расщелине, где уничтожались тела диверсантов Паука.
Ждать пришлось долго. Она не возвращалась, и он отправился за нею. Оказалось, что она удрала! Настолько быстро и необъяснимо она сумела освоить все хитрые коды и выходы, что возникла оторопь, неверие, что такое возможно. Во всём подземном городе она обнаружена так и не была, а выйти туда, где был выход в город через наземный «Зеркальный Лабиринт» она не могла по той простой причине, что не сумела бы активировать ни одну из подземных машин. Это исключалось. У неё не было такой возможности, да и самого понимания, как это проделать. Найдена она была через несколько дней на одном отдалённом пункте слежения в горах. После всего решимость совершить задуманное его оставила.
Пришлось во всём признаться Гелии, буквально возопить от растерянности и незнания, что делать?! «Пусть рожает», — невозмутимо сказала Гелия. — «Хагор и Инэлия примут ребёнка себе на воспитание. Не посмеют мне перечить. Я их кормилица, а также ты сам». Следом возник кудесник — врачеватель, избавитель от безумия, найденный Гелией. Тон-Ат. Ему надо было бы в ноги поклониться, все наличные сокровища отдать за то благо, что он сотворил. Но спина у гордого пришельца с Земли не гнулась, ценимых местными сокровищ не было, и отчего-то не было и самой благодарности. С безумной ли, с прояснённой ли головой Азира одинаково была ненавистной. Сама Паралея ненавистной, все её обитатели тоже, в их числе и сам волшебный целитель.
Вернувшись после родов из глухомани, куда её завёз Чапос, Азира заявила Гелии, что ребёнок родился очень слабым и вскоре умер. Он не поверил. Он не верил ни одному слову патологической женщины. Но найти несчастное крошечное создание так и не удалось, да и где было искать в чужой огромной стране? То место, куда и завёз её Чапос для сокрытия от общественности появления незаконнорожденного ребёнка, было Азирой покинуто сразу же, как только она родила. Прибывший туда посланец — тролль из ЦЭССЭИ не обнаружил ни её саму, ни ребёнка. Какое-то время она таилась где-то в отдалении от центра их мира, а потом вернулась до того новенькой, гладенькой и помолодевшей, что не верилось в такое преображение после адовых мук. Ведь и излечение от психоза, и последующее бегство, и роды где-то на отшибе цивилизации уж точно не могли прибавить красоты и здоровья. Но тут законы бытового жанра дали сбой. Осталась ли она беспамятной на прошлые события, оставалось лишь гадать. Она упорно молчала, да и вопросы он задавал не ей, а сопровождающему её Чапосу. Чувство непреодолимого отвращения к ней так и не покинуло его, а Чапос не мычал — не телился. Хотя, как раз мычал непонятно о чём. Она таращила на Чапоса мнимо-глубокие глазищи и словно бы призывала того к поцелуям любви налитыми губами. Грудь была также налита пока что не иссякшим молоком, — полупрозрачное платьице не скрывало её непривычных очертаний. Кожа матово отсвечивала такой же молочной нежной белизной. Рудольфа она не то, чтобы игнорировала, а как бы впервые и увидела. Делала вид, что полностью захвачена Чапосом, а тот сердито багровел от её не совсем уместного внимания. Рудольф вдруг вспомнил её попытку стриптиза за столом на глазах у Гелии и хмыкнул, разрядив всю неприятную в целом ситуацию. Словно бы уловив посланный им флюид, образ из прошлого, Азира вдруг уставилась на него точно так же, как в «Ночной Лиане». Не будь позади такого их позорного общего жития, он точно бы решил, что она без слов пытается донести до него мучительную ей, но безмерно дорогую память о любви, если уж не саму любовь. В напряжённых глазах проявились слёзы, белки чуть покраснели.
— Девочка была вылитая ты, —
