Что-то белое мелькнуло в широких окнах первого яруса дома, и тотчас же распахнулась резная дверь прихода и на крыльцо выбежала Ненагляда в кружевном сарафанчике, с румянцем во всю щеку и с радостным изумлением в глазах. Она услышала его мысленный зов!
— Слав?! Это правда ты?!
— Я, — с радостным облегчением подтвердил Ростислав. — Вот завернул на денек. Не откажешь путнику в питье и ночлеге?
— Ой, да нет же! — всплеснула руками девушка, слетела как на крыльях по лесенке вниз, чмокнула его в щеку, тут же смутилась, схватила за руку, потащила за собой, звонко крикнула: — Мама, Потаня, Селюнь, выходите, к нам гость пришел!
На крыльцо вышли одна за другой две женщины, одна седая, дородная, в длинном платье, отливающем всеми оттенками шелковой зелени, вторая помоложе, лет под сорок, но тоже в строгом платье, со множеством оборок и фестончиков. Седая на голове несла настоящую корону со сверкающими драгоценными камнями, молодая — только нитку жемчуга на лбу и длинные серьги. Лишь Ненагляда не надела никаких украшений, хотя, на взгляд Ростислава, и не нуждалась в них. Ее главными драгоценностями были роскошные волосы, сверкающие зеленые глаза, яркие губы, белые зубки, прямой носик и нежный овал лица — все то, что складывалось в понятие ненаглядной красоты.
— Мама, это Слав из Руссии, он меня спас, я рассказывала. — Девушка оглянулась. — А где Дим? Почему не пришел?
— У него дела с отцом, — пробормотал Ростислав, ежась от пронизывающего взгляда матери Ненагляды, поклонился низко. — Здравствуйте, хозяюшка.
— Здрав будь, добрый человек, — поклонилась в ответ седая.
— Слав, это мама Смирена, а это моя сестра Селюнь.
За спинами женщин появился мужчина в красивом белом кафтане, сильный, с черными волосами и короткой бородкой. Глаза у него были синие, как вечернее небо.
— А это Потаня, муж Селюнь. Потаня, знакомься, это Слав.
Мужчина степенно сошел с крыльца и оказался выше Ростислава чуть ли не на голову и шире в плечах. Он прижал ладонь к груди, поклонился. То же самое сделал Ростислав. Очевидно, в этом мире у мужчин не существовал обычай пожимать друг другу руки.
— Проходи, гость дорогой. Ненагляда тебя заждалась.
Девушка вспыхнула под взглядом Ростислава, снова взяла его за руку и повела в дом вслед за матерью и сестрой.
Последующие несколько часов слились для Светлова в один суетливый и счастливый миг. Его сводили в баню, переодели в домашнее, накормили и напоили, показали хозяйство и повели в город посмотреть на местные достопримечательности.
Уже к вечеру Ростислав почувствовал, что полон впечатлений до ушей и готов взмолиться, чтобы дали передышку. Ненагляда, полная энергии и сил, поняла его состояние без слов и повела домой. Он уже не удивился, осознав, что путь от окраины города к его центру, где красовались древняя крепость — пятнадцатибашенный кремль и семибашенный храм Белобога, который они прошли за три часа, в обратном направлении оказался вдесятеро короче. Руян-град был насквозь магическим городом и сам ненавязчиво подстраивался и ухаживал за его жителями и гостями.
Вечер прошел в беседах с родичами Ненагляды в количестве десяти человек, мужчин и женщин разного возраста. Все уже знали историю спасения Ненагляды и хотели познакомиться с ее освободителем, о котором она много рассказывала и с нетерпением ждала в гости. Время в мире Арконы шло быстрее, чем в других хронах Веера, и на планете прошло около месяца, в то время как после расставания с девушкой, по расчетам Ростислава, прошло всего четыре земных дня.
Солнце зашло, родственники девушки разошлись по домам. Ушли и Селюнь с Потаней, забрав детей — двух мальчиков и двух девочек в возрасте от семи до пятнадцати лет (арконских, ненамного отличавшихся от земных), сославшись на какое-то служение. Мать Ненагляды еще какое-то время возилась в доме, неслышно возникая в комнатах и так же тихо пропадая как привидение. Она не была колдуньей или магиней, о чем было подумал Ростислав, заметив ее исчезновение. Просто магически организованное пространство дома выполняло все ее желания, и это было в порядке вещей.
Стемнело.
В гостином зале или, как его называли, в видуше зажглись искусно спрятанные в стены светильники, и зал преобразился, все его барельефы и скульптурные детали, созданные отцом Ненагляды, буквально ожили. Ростислав почувствовал легкое головокружение, насторожился, посмотрел на девушку, сидевшую напротив на низком топчане в форме лебедя.
— Что-то мне не по себе, хозяюшка. — Мать звала дочку уменьшительно-ласкательным именем Наля, но Ростиславу оно не пришлось по душе. — Я чувствую взгляд…
— Не беспокойся, Слав, — улыбнулась девушка, поглаживая пушистое животное, похожее одновременно и на кошку, и на мышь; животных этих называли домушами. — Просто тебя признал здан (так она называла дом-терем), ты ему понравился.
— Он разве живой?
— Не живой, как мы, но и не снулый, не мертвый. Он все видит и понимает, только не говорит.
— У тебя родственники хорошие. Не знаю, произвел ли я на них впечатление, но они мне симпатичны.
— Ты им тоже.
— А маме?
— Маму трудно очаровать, но ты ей тоже понравился.
— А тебе?
Вопрос вырвался в шутливой интонации, и Ростислав сразу пожалел об этом, однако на Ненагляду он произвел совсем другое впечатление.
Глаза ее потемнели, легкая улыбка сбежала с губ.
— Я буду твоей, — просто и серьезно сказала она. — Даже если ты потом не придешь и забудешь меня. И ничего не говори, если не хочешь.
Он встал, подошел к девушке, опустился на колени у ее ног, взял за руку, глядя в глаза снизу вверх:
— Я не могу взять тебя с собой, ты и сама понимаешь это. Но я приду! Веришь?
— Верю… — прошептала она.
— Замуж пойдешь?
— Пойду…
Она закрыла глаза, и Ростислав поцеловал ее в раскрывшиеся пунцовые губы…
* * *
Ночью он проснулся от неосознанной тревоги: сторожевой «датчик» организма еле слышно звякнул и умолк. Но Ростислав привык доверять своей интуиции, никогда не срабатывающей зря, и, несмотря на отсутствие реальных раздражителей, успокаивать себя привычным: показалось — не стал. После многодневной гонки по мирам Шаданакара он уже понял, что случайных встреч, а также счастливых минут и подарков, равно как и тревог и волнений, не бывает. Чувствительность его психосферы возросла многократно, и если она подавала сигнал — что-то изменилось в окружающей обстановке. Пусть на тонком плане, на уровне внутриядерных процессов, вызывающих естественные электромагнитные шумы, но изменилось.
Ростислав открыл глаза, осмотрелся.
Спал он один.
После долгих часов откровения и узнавания друг друга Ненагляда оставила его, шепнув, что придет под утро. Он остался в спальне, долго не мог уснуть, вновь и вновь переживая небывалую радость обладания любимой женщиной, искупался в специальной ухожь-комнате, где вода лилась по первой мысли прямо с потолка, потом заставил себя успокоиться и лечь. Думать он, конечно, ни о чем, кроме того, что произошло между ним и Ненаглядой, не мог. Но и виноватым себя не считал. Ненагляда любила его, это было ясно, однако и он испытывал те же чувства, усиленные тоской прежнего образа жизни и казавшейся несбыточной мечтой о счастливой встрече с единственной. Эта встреча произошла, а значит, кто-то на небесах благосклонно отнесся к его мечтам и позволил испытать доселе неизведанное наслаждение, главным ощущением в котором было не чувство обладания самой красивой девушкой на свете, а чувство отдачи. Он неистово желал, чтобы и ей было так же хорошо, как и ему, а то, что она ушла, не говорило о пресыщении или раскаянии. Ненагляда хотела побыть одна, помолиться и повиниться перед родными и проверить свои чувства, позвавшие ее к новому состоянию, к состоянию женщины.
