вытертый коврик на расшатанный диванчик, как бездомной кошке из чувства жалости. Давая понять, что тут не ночлежка. Так что первую ночёвку в доме у роскошной столичной дивы Азира не спала от холода и неудобства, закутавшись в жёсткий коврик, всё равно, что в рулон картона. Но унижение, если она его и чувствовала, вытеснялось упёртым желанием дождаться того, с кем Гелия, капризная и непредсказуемая, уже не хотела её сводить. Откровенно выгнать Азиру она тоже не могла, а Ифисы — спасительницы от наглых гостей не оказалось рядом. Ифиса как нарочно пропала на целый месяц, где-то загуляв с Ал-Физом в собственном прошлом, ставшем настоящим на краткий срок.
— Чтобы сегодня же ты освободила мою квартиру! — раздражённо потребовала от Азиры Гелия. — Живи хоть в городском Саду Свиданий, а у меня тут не ночлежка. Пусть тебя оттуда уборщики выметают мётлами, если ты не понимаешь пределов эксплуатации моего милосердия.
Азира умоляюще смотрела на Рудольфа. Гелия тоже смотрела на него, но тревожно и ожидающе, сканируя его намерения уже в отношении себя. Ей вовсе не хотелось оказаться на предстоящую пару дней у него в хрустальной мансарде, как и в подземном городе не манили к себе деликатесы доброго врача Франка. Тот всегда нечто изобретал вкусное и особенное, чтобы порадовать тех, кого он любил. Любимчиков у него было немного, а Гелия и среди них была особенной. Он всегда заранее чувствовал, что она прибудет, поскольку столовая благоухала от приготовленных в её честь блюд. И это не было пустой фразой. Рудольф говорил, что доктор вовсе не баловал своих коллег такими вот изысками. Столовая была зоной для его хобби — он просто любил готовить. Но чтобы так необычно и волшебно, буквально как колдунья из жуткой сказки братьев Гримм «Карлик Нос», такое происходило лишь в дни появления Гелии. Он словно имел с нею тайный канал связи, по которому она и сообщала ему о своём визите. Старый врач, вероятно, тоже был колдуном. Кухня превращалась в алхимическую лабораторию. Иногда рядом там отирался и Арсений — помощник доктору в его затеях и в садах-огородах, и на кухне. На карлика с огромным носом Рахманов нисколько не походил. Если только своим странным характером, да угрюмой нелюдимостью.
— Ты на такое способна? — спросил он у Гелии. — Выгнать свою подружку в ночь на растерзание уличным бандитам? Ей же негде жить.
— Кто моя подружка? Она? Я всего лишь сочувствую ей как той, кто талантлива, да не имеет связей. Ни дружеских, ни родственных, ни профессиональных. Никому не известна, а характер имеет несносный. Пусть устраивается, как делают это все прочие. Я не виновата, что ей не дают ролей. Потому и денег ей не платят.
— Кто-то же оценил её талант, если она попала в ваш храм высокого искусства, — ответил он, поскольку Азира молчала.
— Не знаю уж, кто её устроил. У неё и спроси. Наше руководство её просто не замечает. Столичный театр такой категории как наш не место для выпускниц грошовых школ.
— Так кто же он? Какой такой статусный член продвинул тебя на самый высокий подиум, где ты и демонстрируешь свой талант? — спросил он у Азиры. — Она молчала. Она явно хотела съесть пирожное из вазы, прицеливалась к нему, но не решалась, страшась окрика Гелии.
— Продвинул. Только никакой демонстрации таланта, так и возможной бездарности, ей пока что не позволяют. Почему бы тебе, — обратилась Гелия к Азире, отодвигая от неё очень дорогие пирожные далеко в сторону, — не устроиться в какой-нибудь кочевой театр, где автоматически вместе с работой тебе и предоставят местечко в уютном и обустроенном фургоне на колёсах.
Азира странно взглянула на Рудольфа и опустила ресницы на разрумянившиеся щёки, будто боялась обнаружить нечто, что явить никому было нельзя. — Там же мало платят, — ответила она с наигранной скромностью тем же детским голоском, а на самом деле с трудом подавляя злость. — Там же немилосердное выжимание всех соков и сил. Там же заставляют продаваться всякому, у кого повышенное слюноотделение на молодых актрис. Там же…
— Раздолье для тех, у кого нет никаких внутренних запретов на любые формы распутства, — закончила за неё Гелия. — А внешних запретов там обозначать не будет никто.
— Перестань! — потребовал он у Гелии.
— Я ждала тебя! — выпалила ему Азира, решив игнорировать Гелию.
— Зачем? — спросил он.
— Как зачем? — встряла Гелия. — Для того, чтобы распахнуть своё точёное тело для принятия… Как бы выразиться поприличнее? Твоих даров.
— Каких даров? — спросил он. — У меня ничего нет.
— А обещанные побрякушки? — спросила Гелия. — Ты же отобрал у неё браслет, обещая взамен кучу драгоценностей.
— А! — сказал он, — я забыл.
— А она помнит, — сказала Гелия, — она не забыла.
— Мне вовсе не нужны твои дары, — сказала Азира, — и я забыла о своём подарке тебе. Я всего лишь хотела увидеть тебя повторно.
— Зачем? — спросил он.
— Я скучала, — ответила она.
— Я не хочу причинять тебе страданий, — сказал он, — поскольку я никогда не полюблю тебя.
— Ты уже причиняешь мне страдания, — сказала она. — Не хочешь, не люби. Просто возьми мою любовь без всякой оплаты.
Гелия таращила глаза от изумления наглостью «приблудной кошки», которой выделила потёртый коврик и спальное место в крошечной и ненужной комнатушке, где приходящая уборщица хранила свой инвентарь для уборки большой квартиры. Поэтому, приходя, уборщица всегда выгоняла оттуда Азиру, как и выгоняют кошку, если она мешает. Всякий в доме Гелии чувствовал предельно низкую значимость для хозяйки её гостьи — длинноволосой красотки — танцовщицы. И никто не понимал, зачем Гелия её терпит у себя.
Понимала Азира. Она ждала, не придавая значения ни небрежению Гелии, ни открытому неуважению её друзей. И вот этот долгожданный миг настал! Гелия вовсе не собиралась отбывать с ним туда, куда и была должна в силу уже устоявшихся жизненных ролей. Азира же предлагала себя на замену роли нежной жены. Без слов она давала обещание сыграть эту роль так, что он забудет о собственном вовлечении в пошлую постановку, где дублёрша лишь ради куска пирога превзойдёт непревзойдённый шедевр, — Гелию. Нежность Азиры вытекала из неё подобно звёздной плазме в окружающее пространство. Она согревала его, даже не прикасаясь, напружинив свою маленькую грудь в форме круглых блюдечек. Было заметно, что у неё сильное сердцебиение, поскольку она прижала руку к области сердца, пугаясь собственной сильной реакции на его внимание. Горошины сосков выпукло обозначили себя под дрянной полупрозрачной тряпкой. Ей действительно не хватало воздуха. Она стала прикасаться блуждающими руками к застёжкам на своей хламиде, предельно оголив грудь и явив
