своих сородичей, он поторопился встроиться в нескончаемый поток оных. Караван автоматических мусорщиков летел к светилу, сильно не долетая до которого, они сбрасывали свой груз, торопясь вернуться за новой партией на Корусант.
Столица являлась крупнейшей по населению планетой Республики. И она порождала неимоверные объемы отходов. Утилизировать их на самой планете — это разорило бы даже богатый Сенат. Засорять же космос — притом, что в системе всегда было столпотворение кораблей, так же никто не позволил бы. Зато местное светило, являясь прекрасным бесплатным утилизатором, с лёгкостью пожирало весь поток отходов, что перманентно порождал Корусант.
***
Крышка откинулась, и перед Ханом предстала гора хлама. Он кинул взгляд на таймер — до сброса осталось всего ничего. Он торопливо заколотил по стенке контейнера, вглядываясь в кучу мусора.
— Живее, приятель, скоро шатл пройдёт рубеж сброса, автоматика спутников у светила засечёт нас, если мы проявим себя после этого. Несколько мгновений ничего не происходило и Хан подумал, что ошибся с каналом связи и его не слышат.
Но вот куча зашевелилась и наружу показалась крупная фигура в скафандре. Она кивнула и, торопливо перевалившись через край, опустилась на крепления, удерживающие большой контейнер в открытом космосе.
— Ну, ты зажёг! — покачал головой поражённый Хан.
Старый друг, да что там, главнее — единственный бескорыстный друг. Несколько месяцев у Хана ушло, чтобы придти в себя и хоть минимально поправить здоровье в той поганой деревеньке в джунглях. Потом были долгие поиски и выяснения, куда делся компаньон и друг — Чубакка.
Удача, что того выкинули будто ненужный мусор. Казалось, о нём просто забыли. Повезло, что он нашёлся на старой королевской яхте одной поганой королевы. Видимо, той разонравился свой личный корабль и она отправила его на сохранение на склад. Туда же попал, лежащий в её внутренностях и замороженный в плите из карбонита компаньон.
Но сколько же намаялся Хан потом. Разморозить друга оказалось мелочью, абсолютно несравнимой с тем, что пришлось делать потом. Вуки явно пытали. Не физически, но ломали мозги. О, сколько Соло клял эту тварь — Падме, чуть не убившую самого Хана и промывшую мозги его другу.
Первое время Соло работал на чистом упрямстве. А вуки учился даже просто говорить. Не говоря уже о теле. Почти год ушло на восстановление. Чубакка изменился. Чудом, что он вообще выжил и смог стать нормальным. Иногда, сидя перед головизором, читая новости, он так смотрел на экран, что Соло становилось жутковато. Нет, в ярости Чубакка и раньше мог дать жару. Но быстро и мощно загораясь, он так же споро остывал.
Сейчас компаньон хранил ярость заметно меньшего градуса, зато долго. Изменилось и другое. Раньше Чу с относительным неприятием относился к волуляторам, что позволяли, после прикрепления на шею, без проблем улавливать сокращения связок представителей вуки, переводя их в звук на любом языке.
Теперь, может потому, что у Чу были проблемы со связками, может ещё почему, но он вскоре достал отличный вокулятор и теперь общался с другом на общем. Говорить на родном он конечно не прекратил, но из-за последствий пыток и проблем с восстановлением, теперь речь его звучала немного с искажением. Как шутил Хан — акцентом.
***
— Дело решено, — я устало, будто тяжелейший груз упал с моих плеч, выдохнул.
— Я сам хотел отомстить этой суке, но Чу, приятель, ты заварил такую кашу, что дело вовсе не закончено, а лишь началось.
— Думаешь, нас будут искать? — скупо усмехнулся я.
Новое тело, которое я чудом смог захватить, казалось, уже проиграв в одни ворота ситху, принесло, поначалу, массу проблем. Но хуже всего было с мозгами. Я чуть не сошёл с ума, пытаясь врасти душой в замороженное в карбоните тело Чубакки. Немного помогло, что бороться за это тело оказалось не с кем. Асока практически разрушила не только личность, но и немало повредила душу вуки.
А потом меня из заморозки достал Хан Соло и к отвратительному контролю тела, добавилось проблем с попыткой не выдать себя. Впрочем, мне очень сильно помогло два элемента. Первый — сам Хан переживал не лучшие времена. Произошедшее его самого немало изменило.
Он нынче меньше балагурил и стал немного резковат. Болячек у него оказалось немало и мы лечились параллельно. Второе — моё состояние и его причины, очень сильно упрощали и объясняли многое в некоторых шероховатостях, скажем так, нового образа Чубакки. Хотя мне помогло и то, что я неплохо изучил оригинального Чу, да и расу вуки в целом. А там, где не хватало этого, справлялась «амнезия» и пробелы после допроса.
Особо крепко сошлись мы, кроме бывшей ранее дружбы между Чубаккой и Соло — на ненависти... ко мне. Точнее, к королеве Падме Первой. Ох и чехвостили мы её.
— Уверен, не просто будут искать, но и найдут. Наш «Сокол»! — с горечью вдруг осознал уязвимость нашего корабля Хан.
— Да, знакомая в определенных кругах скорлупка, — с полу рыком хмыкнул я.
— Не то, чтобы я не понимал тебя, но...
— Я подумал заранее об этом.
— И? — с подозрение вглядываясь мне в глаза, уточнил Хан, уже опасаясь моих задумок.
— Надо лететь в Чоммелль. Там есть одна тайная база, никто о ней не знает.
— Так уж никто? — с сомнением буркнул Хан.
— Никто. Кроме королевы Падме. А она никому уже не скажет, зловеще улыбнулся я.
— Знаешь, приятель, ты меня иногда пугаешь. После того случая, ты бываешь кровожадным и зловещим.
— Не я такой, жизнь такая, — рассмеялся я. Хотя меня самого в прошлой жизни немного пугало, когда вуки смеются, выглядело это жутковато. Скалящееся, порыкивающая крупная образина, ржущая, как конь обожравшийся водки. Но вынуждено сам став вуки, я начал находить в этом своё очарование. И понял, что нередко вуки смеялись, в немалой степени, чтобы получить от окружающих реакцию определенного толка. Было в этом нечто садистское, но по доброму.
***
Первая крупная победа над «Тёмной звездой» подарило мне приличный кус денег. Несколько миллиардов кредов. Большую часть из них я потратил на государственные, семейные и личные дела. Но почти 750 миллионов отложил. Была создана база, втайне от всех. Тогда я полагал, что начавшиеся дела, с большой вероятностью могут привести к тому, что мне придётся бежать. Положение моё было вовсе не столь устойчивым, как я пытался показать перед другими и убедить самого себя.
Однако, годы шли,
