мечты» (у Пушкина единственный раз, 3 %); «Как радостны твои мечты» (у Языкова дважды, 1 %).
В-шестых, тип с однородными членами на конце — Другие грезы и мечты: у Пушкина дважды (5 %), в сравнительном материале чуть чаще («Мои надежды и мечты»; «Моей надежды и мечты»; «Твоей надежды и мечты»; «Бегут надежды и мечты» — все примеры из Языкова, всего 7 %). Остальные типы по крайней редкости не заслуживают перечисления: «Святой исполненный мечты» (Пушкин); «Быстрей поэтовой мечты» (Языков); «Взамен изменчивой мечты» (Полонский); «Свой тайный жар, свои мечты» (Пушкин) — ясно, что по частоте все эти типы не идут ни в какое сравнение с тремя ведущими клише.
Наконец, отметим, что синтаксически разорванных, несинтагматических строк на мечты у Пушкина только две («Мечтами легкие мечты»; «Нет, нет, не грезы, не мечты») — 5 %, тогда как на односложное ты было 39 %: видимо, существенно, что в строках на мечты меньше четырехсловных, а трехсловным и тем более двухсловным строкам легче сохранять свое синтаксическое единство. В сравнительном материале несинтагматических строк больше, чем у Пушкина, 11 %: «Пускай тебе сии мечты» (Языков); «Что делать? новые мечты» (Лермонтов) и т. п., — видимо, это стремление продолжателей умерить синтагматичность своего образца есть явление того же порядка, что и стремление умерить клишированность своего образца.
Аналогично строкам на мечты строятся и строки на грамматически аналогичное слово черты: из 11 строк 7 образуют знакомые нам клише Твои небесные черты и Представить ясные черты (63 %, даже больше, чем 57 % в строках на мечты).
Перейдем, наконец, к строкам, заканчивающимся трехсложным словом на — ты. Порознь их слишком мало (самое частое слово, красоты, — только 18 раз), поэтому попробуем рассмотреть синтаксические конструкции всех этих строк вместе. 7 строк из 46 — двухсловные (15 %), остальные — трехсловные. 1 строка кончается на краткую форму причастия («И пеньем были заняты»), 5 строк — на существительные в именительном падеже множественного числа («Утаены их красоты»; «Парнаса блещут высоты»; «Мундир и сабля — суеты!» и т. п.), остальные — на существительные в родительном падеже единственного числа. Эти 40 строк мы и будем рассматривать. В сопоставительном материале — 312 строк, из них одна — на отняты, одна — на лоскуты (существительное мужского рода) и 33 — на множественное число (из них 17 — у Ломоносова, Сумарокова, Державина, «Одни на свете суеты» и т. п.). Остальные 277 строк и привлекаются для сравнения.
Первая же любопытная разница между пушкинским и сравнительным материалом — это доля несинтагматических строк: у Пушкина — только одна («Луна спокойно с высоты…», 2,5 %), у остальных — 29 из 277 (10 %): «Недолго, дева красоты» (Баратынский); «Тогда к потоку с высоты» (Лермонтов); «И скажешь: сколько красоты» (Блок). Опять перед нами — стремление продолжателей умерить синтагматичность, т. е. потенциальную клишированность своего образца.
Заключительному слову красоты, простоты, суеты и т. п. опять-таки естественнее всего предшествует определяющее его прилагательное — в 24 строках из 40 (60 %, меньше, чем перед мечты, но больше, чем перед ты). Прилагательное + красоты и т. п. (такой-то красоты) — первая из исходных синтаксических конструкций строк, оканчивающихся трехсложным словом на — ты.
Простейшая конструкция такого рода — двухсловная (4 случая, 10 %): «самолюбивой красоты»; «провинциальной простоты»; «замысловатой клеветы»; «и простодушной клеветы». В сравнительном материале — чуть меньше, 8 %: «Божественныя красоты» (Жуковский); «Нерукотворной красоты» (Вяземский); «Неотразимой красоты» (Тургенев); «Неизрекомой красоты» (Майков); «С неизмеримой высоты» (Державин); «С непостижимой высоты» (Тютчев); «И с неприступной высоты» (Лермонтов); «Первоначальной чистоты» (Григорьев и потом Блок) и т. п. Видно, что у сравниваемых поэтов набор прилагательных однообразнее: треть их образована при помощи частицы не— (или ни — «Ни долговечной красоты», Лермонтов).
Эта исходная двухсловная конструкция имеет две производных трехсловных. Первая и простейшая из них — добавление еще одного определения, обычно — местоимения. У Пушкина 2 случая (5 %): «Его печальной клеветы»; «Средь этой смрадной темноты»; в сравнительном материале 12 случаев, 4 %: «Моей преступной красоты» (Блок); «Твоей бесстрастной красоты» (Полежаев); «Своей воздушной красоты» (Полонский); «Из этой мрачной пустоты» (он же) и т. п.; со сложным прилагательным — «Печально-пошлой чистоты» (Григорьев).
Вторая трехсловная конструкция, производная от той же, — добавление существительного в начале строки, по отношению к которому финальное «красоты» (и т. п.) является несогласованным определением. Это тип Как гений чистой красоты, и он является господствующим синтаксическим клише в трехсловиях, кончающихся на трехсложное слово. У Пушкина 15 таких конструкций (37 %): «Как гений чистой красоты» (дважды); «Ты жертва вредной красоты»; «В тревогах шумной суеты»; «В порывах буйной слепоты»; «Пожитки бледной нищеты»; «Затея сельской остроты»; «Плоды сердечной полноты» («Онегин», III; общий источник найден М. Гершензоном: «Плоды душевной пустоты» у Карамзина, «Послание к А. А. Плещееву») и т. п. К ним близко примыкают три единичных случая (7 %): «И столько детской простоты»; «Давно презренной суеты»; «Времен от вечной темноты». В сравнительном материале доля этого клише меньше: не треть, а четверть (23 %) строк, но лексика и повторяемость почти такая же, как у Пушкина: «О, гений чистой красоты» (Жуковский, образец Пушкина); «О ангел чистой красоты» (Рылеев); «Поклонник чистой красоты» (Вяземский); «Хранитель вечной чистоты» (Фет); «Свидетель милой наготы» (Языков); «Картина чудной красоты» (Вяземский, дважды); «В сияньи чудной красоты» (Козлов); «В сияньи прежней красоты» (Лермонтов); «Остаток прежней красоты» (Лермонтов); «Останки жалкой суеты» (Полежаев); «И роскошь женской красоты» (Майков); «И прелесть женской красоты» (Вяземский); «За прелесть кроткой простоты» (Жуковский); «И нравы тихой простоты» (Лермонтов); «Под кровом мирной темноты» (Майков); «Под кровом душной нищеты» (Козлов); «С слезой сердечной полноты» (К. Павлова); «В слезах душевной чистоты» (Вяземский); «В тоске душевной пустоты» (Баратынский); «Тех лет душевной полноты» (Тютчев) и т. п. К этому типу близок подтип со сравнительной степенью прилагательного — у Пушкина один случай (2 %): «Что нет презренней клеветы», ср. у Жуковского: «И что прекрасней красоты?»
Возможна и третья синтаксическая конструкция, происходящая от той же, — добавление глагола в начале строки; но у Пушкина ее нет. Она встречается в сравнительном материале (9 %), причем из 9 случаев 7 кончаются на слово высоты: «И зря с небесной высоты» (Сумароков); «Смотря с душевной высоты» (К. Павлова); «Глядишь с нездешней высоты» (Блок); «Текущий с горной высоты» (Державин); «Бегущей с горной высоты» (Полежаев). Преобладание рифм на высоты — традиция XVIII века, рифм на красоты — традиция XIX века (от Жуковского); здесь, как мы видим, в число клишеобразующих факторов вслед за грамматикой вступает лексика.
Возможна, но редка и четвертая конструкция — добавление краткой формы полны (и аналогичных) в начале строки (2 % сравнительного материала): «Так полны милой простоты»; «Так полны дивной простоты»; «Так полны чудной простоты» (все — Лермонтов); «Был полон странной
