друга Патара Туэдиша, а также наставника и учителя Эная Сантурию. Именно этот сухой старик, одержимый более чем странными идеями, и предложил им созвать народное собрание. Джаромо хорошо помнил, как он, выслушав пересказ слов юного главы рода Себешей, произнес, после долго молчания:
– Нам даст ответы наша старина.
– Что ты имеешь в виду? – удивился Патар.
– Заешь ли ты как возникло и управлялось изначально наше государство?
– Конечно, свободные мужи Палты и сопредельных городов собрались вместе и заключили договор о союзе, который отлили в бронзовых дощечках, установленных на высокой стеле.
– Именно. Первый закон, положивший начало государству, возник на народном собрании. Сто двадцать семь лет свободные граждане правили своей землей, в согласии или благородном споре рождая истину и избирая владык, что вели их в бой и судили по высшей правде! В том была чистота и триумф достоинства человеческого, ибо отбирали они Великих! Так и нам, поправшим и предавшим лучшие из традиций, надлежит к ним вернуться. Ибо только в воле народа рождается правда!
– Но как собрать народное собрание вопреки Синклиту? – спросил своего наставника Верховный стратиг.– Старейшины никогда не поделятся даже самой мелкой крупицей своей власти.
– А для чего боги вложили в руку твою меч, как не для борьбы за правду? Для чего боги сделали тебя полководцем и поставили над военными людьми? Лико, послушай меня, вот твой шанс доказать что ты Великий герой, равный всем героем прошлого. Что ты – благословлён богами! Яви волю правды этому городу и всем недостойным, что захватили над ним власть! Твоя судьба, твое предназначение и есть твой путь. Ты воин, Лико, так поступай же как воин. Ибо в этом твоя суть.
– Ты призываешь меня обратить против них меч?
– Я призываю тебя показать им меч и ту власть, что рождает смелость!
Юный полководец смерил учителя долгим и пристальным взглядом. Его крепкие плечи, что были уже много дней согнуты скорбью, расправились. Его глаза, уставшие и переполненные болью, вновь полыхнули свирепым огнем. Он в мгновение ока стал тем прежним воителем, что словно живое воплощение бога войны Мифилая, вступал с триумфом в восторженный Кадиф.
– Да будет так,– произнес он, и каждое его слово отлилась сталью в окрепшем голосе.
– И помни, что власть дарует право вершить месть!
– Месть… да, у меня определённо есть на неё право.
Великий логофет хотел было возразить, отговорить, переубедить, указать иной, изящный путь… но взглянув в эти новые глаза, понял, что не посмеет ему перечить. Он был раздавлен свой покорностью этому человеку. И всё же была одна вещь, о которой сановник просто не мог промолчать. Ради памяти Шето.
– Лико, я верен тебе без остатка, но именно моя верность жаждет быть услышанной. Молю и заклинаю, если ты решил пойти путем войны и меча, покарай лишь самых виновных и пощади всех остальных, дабы даже самый черный язык не смел извернуться против тебя обвиняя в тирании.
– И чтобы меня заподозрили в слабости?
– Чтобы в тебе увидели правду и справедливость, а не палача, алчущего лишь крови!
– Да, в этом есть смысл, Джаромо. Даю тебе своё слово,– мрачно произнес полководец.
Так заговор породил заговор.
И в этом заговоре, Джаромо занялся тем, что мог сделать лучше всего – интригой. Тайной и невидимой властью, которую давали ему знания и хитрый ум. Ну а Патар Туэдиш, этот лихой и бесстрашный юноша, что словно пёс был предан Лико, занялся своим делом – и, командуя введенными на рассвете в город воинами первой и второй походными кадифарскими тагмами, расправлялся сейчас с рабами и наёмниками алатреев, захватывая Палатвир и весь город.
Солдаты были сейчас и возле Лазурного дворца, и возле Хайладской крепости и у Ягфенской гавани и у Прибрежных врат. Город, могучий столичный город, был занят силами двух тагм и сотен примкнувших к ним ветеранов. Джаромо и сам до последнего не верил, что это вообще возможно. Что столь дерзкий и безумный план сработает, но он исполнялся на его глазах.
Их путь был выбран. И они прошли по нему слишком далеко, чтобы поворачивать.
Вот и открывавший рот, словно выброшенная волной на берег рыба, предстоятель алетолатов тоже не мог противиться силе этого пути. Наверное, впервые этот угрюмый и резкий старик, что с одинаковой легкостью управлял как партией, так и пятью торговыми компаниями, перевозившими зерно, кожу, вино, керамику, железо и рабов по всему Новому и Старому Тайлару, был так растерян. Он, один из первых союзников Шето Тайвиша, что разделял его видение, его мечту о преображении и обновлении Тайлара, с ужасом наблюдал, как эта мечта, пусть и одетая совсем в иные одежды, начинала обретать свою форму.
Да, все алетолаты вечно говорили о благой роли народных собраний, которые они желали использовать как таран, дабы выбить из городских коллегий и провинций алатреев. Да, они говорили о правильности раздела власти с палинами, о воле народа, о новом законе, об ослаблении сословных границ… но разве кто-то из них мог представить, что все их слова начнут сбываться? И сбываться, обернувшись в суровые, обветренные лица солдат, обнаживших в Синклите оружие? Едва ли. Это было за гранью их представления. Но это происходило.
Здесь. Сейчас. С ними.
И всё, что им оставалось, так это следовать за нежданными переменами. Дабы их могучий поток, не унес и их самих прочь по течению на острые камни.
– Я, кхм, ну да. Поддержим,– выдавил из себя Лисар Утериш. Слова давались ему трудно, застревая в горле и заставляя хмурить и без того испещренный глубокими морщинами лоб.– Старейшины, мы давно выступали за учреждение народных собраний. В городах. И… и вот время пришло. Иного не будет. Проведем же голосование.
Пара старейшин тут же спустились вниз и поставили большие серебряные подносы с белыми камнями на одном и черными на другом, а следом и большой чан, на котором были выгравированы двенадцать богов Тайлара.
Предстоятель алетолатов взглянул на них так, словно перед ним из земли выросли мифические чудовища, а потом перевел взгляд на Лико, словно спрашивая у того разрешения. Полководец кивнул, и Лисар Утериш, тяжело вздохнув, воздел кверху руки:
– Старейшины! Мы голосуем за созыв народного собрания Кадифа и всего Тайлара. Пусть, как в старые времена, свободные граждане решат судьбу государства.
Сказав это, он спустился вниз и взяв с правого подноса белый камень, поднял его над головой. Показав всем, он понес его к общему чану. Высоко задрав руку, предстоятель алетолатов отпустил белый отполированный кругляшек. В повисшей тишине, тот упал
