— Если таких, как ты, станет больше, я останусь без работы, — заметил я.
Там была кобылка от Он-Сафари, которая мне понравилась: крупная широкогрудая гнедая лошадка с добрыми глазами. Ее предки славились резвостью, ее мать родила уже двух лошадей, которые брали призы в двухлетнем возрасте, и я подумал, что, если за нее не потребуют астрономической суммы, она вполне подойдет Эдди Инграму.
Ее должны были выставить на продажу примерно через час после начала вечерних торгов. Чтобы скоротать время, я купил пару средненьких жеребчиков, по тысяче каждый, для тренера в Чешире.
По-прежнему в сопровождении Николя, я вышел на улицу, чтобы посмотреть, как выводят кобылку от Он-Сафари. Она двигалась так же хорошо, как выглядела. Я начал бояться, что предоставленного Эдди Инграмом кредита в пятнадцать тысяч будет недостаточно.
И тут возник Джимини Белл. Он незаметно и ловко втерся между Николем и мной, когда мы стояли у изгороди.
— У меня к тебе записка, — сказал он. Сунул мне в руку сложенный листок бумаги и исчез прежде, чем я успел предложить ему выпить. Это было так же невероятно, как если бы назойливый гость удалился, не дожидаясь обеда.
Я развернул записку.
— Что случилось? — спросил Николь.
— Ничего.
Я засунул листок во внутренний карман пиджака и постарался согнать с лица нахлынувшую мрачность. Записка была написана крупными буквами и не оставляла сомнений относительно того, что имел в виду ее автор.
«НЕ ТОРГУЙСЯ ЗА 182».
— Джонас... Ты вдруг напрягся, как проволока под током.
Я рассеянно взглянул на Николя.
— Бога ради, что случилось? — повторил он. Я заставил себя немного расслабиться и легкомысленно ответил:
— Взялся за гуж — не говори, что не дюж.
— А за что ты взялся?
— Видимо, скоро узнаю.
— Не понимаю.
— Не обращай внимания, — посоветовал я. — Пошли посмотрим, как будут продавать эту кобылку.
Мы вошли в большое круглое здание и уселись недалеко от двери. Этот сектор, как всегда, был забит коневодами, барышниками и прочим людом, имеющим отношение к скачкам. Прямо за нами уселся Ронни Норт. Он наклонился, просунул голову между нами и сообщил:
— Говорят, что кобылка от Он-Сафари скорее всего бесплодна. Какая-то инфекция... Так что вряд ли она годится на племя. Такая жалость!
Николь встревожился и, похоже, разочаровался на мой счет. Он задал Ронни пару вопросов, но тот только печально покачал головой и сказал, что деталей он не знает, но слышал об этом от самых надежных людей.
— Ну, в таком случае она будет стоить не так уж дорого, — сказал Николь, повернувшись ко мне.
— Если это правда, то да.
— А ты думаешь, что это не правда?
— Не знаю.
На продажу был выставлен лот 180. Времени оставалось очень мало.
— У меня дело срочное, — сказал я Николю. — Увидимся позже.
Я бросился к телефону. Кобылка от Он-Сафари прибыла из Ирландии, с какой-то фермы, о которой я раньше и не слышал. Прошло целых две драгоценных минуты, пока справочная в Ирландии искала их номер. Я спросил, нельзя ли дозвониться туда немедленно.
— В течение получаса.
— Если я не дозвонюсь туда сейчас, потом будет слишком поздно!
— Подождите...
В трубке послышались щелчки, голоса, и внезапно женский голос с типично ирландским акцентом очень отчетливо произнес:
— Алло!
Я спросил, не болела ли кобылка от Он-Сафари какими-нибудь заразными заболеваниями и проходила ли она тест на фертильность.
— Ну-у, — ответила ирландка, нарочито растягивая слова, — этого я вам сказать не могу. Я сама в лошадях не разбираюсь. Я тут у них за детишками приглядываю, пока мистер и миссис О'Кири не вернутся из Дублина. Они будут где-то через часик. Вот тогда позвоните, они вам все скажут.
Когда я вернулся, кобылку уже вывели на круг и торг за нее начался. Место рядом с Николем было занято. Я встал в проходе, через который лошадей выводят на арену, и слушал, как аукционист заверяет покупателей, что здоровье у лошади отличное.
Человек, сидевший рядом со мной, недоверчиво покачал головой. Я посмотрел на него. Это был старший партнер одной из крупных фирм. Я угрюмо смотрел на кобылку, не спеша вступать в торг.
Двое людей в толпе подняли цену до шести тысяч пятисот, и на этой цифре торг застрял. Тот, кто предложил цену последним, выглядел озабоченным. Покупать кобылу ему явно не хотелось. Видимо, он работал на какого-то заводчика, и теперь ему придется расплачиваться за кобылу самому, если ее никто не перекупит...
— Шесть тысяч пятьсот... Кто даст больше? Торг продолжается!
Аукционист обвел взглядом ряды и заметил, что все сидят с каменными лицами.
— Ну, хорошо. Шесть пятьсот — раз! Шесть пятьсот — два! Других желающих нет?
Он снова поднял молоток — и я вскинул руку.
— Шесть шестьсот!
Предыдущий покупатель просветлел. Несколько человек обернулись в мою сторону, высматривая очередного участника, а мой сосед заерзал на месте и процедил углом рта:
— Говорят, она бесплодна.
— Спасибо, — ответил я.
Больше никто не шевельнулся. Аукционист еще некоторое время вызывал желающих, но безрезультатно, и наконец он покачал головой и опустил молоток в последний раз.
— Продано Джонасу Дерхему! — объявил он, записывая лошадь на мое имя.
Группка, толпившаяся около Вика Винсента, шевельнулась. Я не стал ждать, чтобы узнать, что они мне скажут, и вместо этого принялся поспешно пробиваться к конюшне, чтобы договориться о перевозке. Когда я через час возвращался обратно, успев выпить чашку крепкого кофе, я столкнулся лицом к лицу с Эдди Инграмом, который громко и без тени своей обычной улыбки сообщил, что ищет меня.
— Если вы купили эту кобылку от Он-Сафари для меня, — решительно заявил он, — можете об этом забыть.
Яркие прожектора с арены освещали его лицо. Куда делось все его добродушие! Очаровательная Марджи источала презрение.
— При ее родословной она должна быть очень резвой, — возразил я.
— Мне сказали, что она больная и бесплодная! — Веселый Эдди был в гневе. — Я не позволю, чтобы вы выбрасывали мои деньги на ветер!
— Эдди, — сказал я, — я еще ни разу не покупал вам плохих лошадей. Если эта кобылка вам не нужна — что ж, я продам ее кому-нибудь еще. Но шесть шестьсот за такую лошадь — это не деньги. Я был бы рад оказать вам услугу.
— Она бесплодная! И вы это знали, когда покупали ее! Вы действовали вопреки моим интересам.
— А-а! — вздохнул я. — Действовал вопреки вашим интересам? Неплохо сказано. И от кого же вы это услышали?
