Книга Между клизмой и харизмой - Самвел Аветисян

Когда мы перевели «Варвару» в дорогой сегмент, стало очевидно, что покинутую нишу нельзя оставлять конкурентам. Спешно была разработана новая марка «Царь-батюшка» — в той же древнерусской лубочной стилистике, в какой еще недавно была «Варвара». Название для марки нам подсказала маститый питерский копирайтер Маргарита Мудрова. Точнее, она предложила «Батюшку», который уже был запатентован кем-то, но мы выкрутились, добавив «Батюшке» «Царя». А раз концепция была неоригинальной, то и дизайн упаковки не стали заказывать на стороне. Сделали сами, руками своего штатного дизайнера Андрея Катцова. И бюджета, разумеется, никакого не предвиделось. Ну, если только совсем крохи на пресс-ланч. Солидную презентацию уже бы не потянули. Но мы устроили фуршет по случаю запуска марки на крыше гостиницы Golden Ring, куда заявилось неожиданно много журналистов. Как потом объяснила Оксана, наш пиар-директор, это были в основном стололазы. Ну, это такой подвид журналистов, которые всегда придут, кого-то еще с собой приведут, выпьют и пожрут, но не факт, что что-то напишут.

Из значимых людей и нежурналистов на крыше была владелица рекламного агентства Giraffe Миранда Сукиасян, которую я про себя называл Пираньей. Я знал ее с конца 90-х, когда у нее еще не было своего агентства, она работала в сетевом рекламном холдинге McDuck, и наши дороги на время пересеклись. Это была невысокая и местами непротивная женщина. Что-то в ней мелькало инфернальное. Главным свойством ее натуры была надменность. А еще в ней была бездна эгоизма и цинизма, но и льстивость с вкрадчивостью. Встреть ее в каком-нибудь баре впервые, я бы подумал, какая нежная и кроткая, словно героини Достоевского и Толстого слились воедино и перемешались.

— Нам нужно за короткое время раскрутить «Царя-батюшку», сделать его известным, ну, хотя бы в пределах Москвы. — Чтобы как-то занять Пиранью, я взял ее под локоток и подвел к краю крыши полюбоваться летней Москвой. — Нужна идея, простая, но предельно взрывная. Поможете?

— Даже не сомневайся! Дай нам пару дней, и мы выйдем с предложением, от которого ты не сможешь отказаться.

И вправду через два дня Пиранья вернулась с идеей.

— А что, если Петра приодеть? Надеть на него яркие наряды от «Царя-вашего-батюшки»? — чуть ли не с порога озадачила меня Пиранья. — Ну, круто же! Это станет новостью дня, событием года. Только ленивые СМИ не напишут об этом. И по федеральным каналам репортажи будут.

— Какого Петра? — переспросил я.

— Петра Первого. Ну, памятник многострадальный этого, как его… Церетели на Берсеневской набережной.

— Ну да! Согласен, идея простая и взрывная! — Я даже не стал скрывать своего восхищения. — А это реально? С вертолета наряжать придется? И сколько будет стоить?

— Зачем? С промышленными альпинистами договоримся, они за ночь приоденут Петра. Тут важна внезапность, чтоб город, проснувшись, ахнул. Наряд из парусины сошьем быстро. И в бюджет ваш тоже впишемся, — по-деловому разжевала задачу Пиранья. — Вот только надо будет добро получить от властей. Но мы и это решим. Найдем выходы на Лужкова.

Еще через два дня Пиранья сообщила, что выход найден, и предложила встретиться вечером где-нибудь на Патриках.

— Отлично! Давай прямо у пруда на аллее параллельно Малой Бронной. Сядем, как Берлиоз с Бездомным, на скамейке лицом к пруду и спиной к улице. Я могу даже пиво с нарзаном принести, — мгновенно загорелся я.

— А может, в «Пушкине»? — прошипела Пиранья.

— Ладно, давай там. — Я тут же погас.

Пиранья опаздывала. Чтобы скоротать ожидание, я разговорился с сомелье и узнал, что, оказывается, «Пушкин» своим появлением обязан песенке Natalie французского шансонье Жильбера Беко, которую он написал после гастролей в Москве и посвятил своему гиду Наталье: «Мы гуляем с тобой по Красной площади, ты произносишь заученные слова о Ленине, о революции. А я думаю, как хорошо было бы оказаться с тобой в кафе „Пушкин“, где за окном валит снег и мы пьем горячий шоколад, беседуя совсем о другом».

— Извини, я не сильно опоздала? — Пиранья была роскошна в своем брючном костюме бледно-лососевого цвета, который соблазнительно подчеркивал ее надменно-выпуклые формы.

— Все нормально. Ты что будешь?

— Я только эспрессо и перье. Слушай, нам надо обсудить царские наряды. Я взяла с собой репродукции Васнецова, Репина. Или сошьем как на упаковке пельменей?

— Нет, по упаковке не надо. Там картинка лубочная, не годится. Надо ближе к исторической правде. Тогда носили длинный суконный или шелковый кафтан монгольского типа. Поверх кафтана надевали ферязь с длинными рукавами, без воротника и перехвата. При выходе из дома на ферязь надевали опашень с откидным воротником и откидными длинными рукавами.

— Ты это серьезно или шутишь? — Пиранья смерила меня изучающим взглядом и, не уловив шутки, добавила: — Ладно, давай ограничимся ферзем. А что на голову?

— Ферязем. Но я пошутил. Конечно же, как на упаковке, чтоб узнаваемо было. А на голову ничего не надо, там, по-моему, уже есть треуголка. И давай на руку, в которой он держит карту, повесим огромную упаковку пельменей, как?

— Отличная идея. Слушай, через… — Пиранья посмотрела на часы, — через полчаса подойдет один ну очень красивый грузин, племянник Церетели. Он поможет нам выйти на дядю, а через дядю и на Лужкова.

Племянник, точнее, внучатый, звали его Гурам, и впрямь оказался статным красавцем тридцати — тридцати пяти лет. Он был похож на арабского скакуна. Те же линии сухого, но при этом плотного телосложения, та же грациозная крепкая шея, прямая спина, шелковистая грива, гордая голова с широкими ноздрями и тонкогубым ртом. Красавец-грузин посидел с нами недолго, спешил, как он выразился, на rendez-vous avec une femme[20], но пообещал уже завтра поговорить с дядей. Прошла неделя, а грузин не проявлялся. Я позвонил Пиранье.

— Вопрос решается, — таинственно ответила она.

Еще через неделю мы встретились там же, в кафе «Пушкин».

— Батоно Зураб не возражает, — обрадовал племянник, — даже рад вашей инициативе! Батоно Зураб считает, что такая акция еще больше укрепит репутацию памятника, улучшит русско-грузинские отношения.

Я не решился спросить, каким образом наша акция повлияет на отношения России с Грузией, и это осталось для меня загадкой.

— Здорово! — похлопал я по холке, то есть по плечу, Гурама. — А должны мы как-то отблагодарить господина Церетели, проявить уважение, так сказать?

— Ни в коем случае! Батоно Зураб прекрасно понимает, какое важное и доброе дело вы делаете, и наотрез отказался от благодарности. Думаю, будет достаточно в знак уважения сделать ему маленький, символический презент. Миранде я уже говорил.