Не желая будить Энай, Арин осмотрелся. В домике было уютно и чисто. Половицы не скрипели. Все вокруг говорило о том, что его обитательница живет неплохо. В углу стояли тапочки, у очага лежали сухие дрова. Арин провел рукой вдоль полки над камином. Его пальцы наткнулись на фарфоровую шкатулку. Внутри лежала маленькая косичка светло-русых волос с рыжеватым отливом, связанная в колечко золотой лентой. Арин знал, что поступает неправильно, но все же не удержался и погладил косичку пальцем.
— Это не твое, — произнес чей-то голос.
Арин отдернул руку и повернулся. Кровь прилила к щекам. С кровати, видневшейся через дверной проем, на него смотрела Энай.
— Простите, я не хотел. — Он закрыл шкатулку.
— Сомневаюсь, — пробормотала женщина и поманила его к себе.
Арин медленно приблизился. Он подозревал, что впереди неприятный разговор.
— Ты много времени проводишь с Кестрель, — проговорила старая няня.
Арин пожал плечами.
— Я делаю что прикажут.
Энай посмотрела ему в глаза. Раб сдался первым и отвел взгляд.
— Обещай, что не причинишь ей вреда, — потребовала она.
Нарушить обещание, данное умирающему, — большой грех.
Поэтому Арин ушел не ответив.
18
После смерти Энай Кестрель сидела у себя в комнате и вспоминала, как няня учила ее рисовать дерево, дуя в трубочку и разгоняя чернила по бумаге. Перед мысленным взором стоял чистый лист. Ее легкие напряглись до боли, и сейчас она словно наяву увидела, как растекаются чернильные ветви. Вот так и горе расползалось по телу, врастая в нее корнями.
Когда-то у нее была мать. Ее не стало. Потом появилась новая мать. Но теперь не стало и ее.
Солнце вставало и заходило, но Кестрель не замечала хода времени. Она отказывалась от еды, которую приносили рабы. Она не читала писем. К фортепиано даже близко не подходила, ведь именно Энай не давала ей забросить инструмент после смерти матери. В ушах звучал голос няни: «Какая красивая мелодия, Кестрель! Сыграй еще». Это воспоминание все крутилось у нее в голове, повторяясь как рефрен. Оно то отзывалось гулким эхом, то затихало, то возвращалось с новой силой. А потом перед глазами возникало осунувшееся лицо няни, капли крови на платке, и Кестрель понимала, что во всем виновата сама. Это она упустила момент, когда нужно было вызвать лекаря. Из-за нее Энай умерла.
Приближался вечер. Кестрель сидела одна в своей утренней столовой, невидящим взором уставившись в окно, за которым бушевала непогода. Вдруг она услышала быстрые шаги.
— Хватит плакать. — Голос Арина прозвучал почти грубо.
Кестрель прижала пальцы к щеке. По ним действительно катились слезы.
— Тебе сюда нельзя, — хрипло произнесла она. В утреннюю столовую мужчин не пускали.
— Мне плевать. — Он резко потянул Кестрель за руки, заставляя ее встать. Пораженная этим, она подняла взгляд. Зрачки Арина расширились. Он был в ярости.
— Хватит! Не притворяйтесь, что скорбите о ней. Она вам даже не родня.
Его пальцы железными тисками сжимали запястье Кестрель. Она вырвалась. Эти жестокие слова снова довели ее до слез.
— Я любила ее, — прошептала Кестрель.
— Вы любили ее лишь за то, что она вам во всем потакала.
— Неправда.
— А она вас не любила. Она бы никогда вас не полюбила. Где ее семья, а, Кестрель?
Кестрель не знала. Она всегда боялась спрашивать.
— Где ее дочь? Где внуки? Если она вас и любила, то лишь потому, что ей не оставили выбора. У нее больше никого не было.
— Убирайся отсюда, — велела ему Кестрель, но он и так уже ушел.
Стемнело. Небо за окном стало изумрудным. Приближался первый зеленый шторм. Порывы ветра обрушились на виллу. Арин неправ. Он просто давно искал случай ей отомстить. За то, что она купила его. За то, что распоряжалась им. И теперь подходящий случай представился — вот и все.
Дождь колотил по подоконнику. Комната погрузилась во мрак. Кестрель снова задумалась о словах Арина и вдруг почувствовала досаду. В них была доля истины, пусть даже она не сомневалась в своей любви к Энай.
Она не заметила, как раб вернулся. За окном бушевала буря, а в комнате было совсем темно. Кестрель резко вдохнула, когда увидела, что Арин стоит рядом с ней. В эту секунду она впервые по-настоящему его испугалась, но тот лишь зажег спичку и поднес ее к фитильку лампы. Кестрель увидела, что он весь промок. На его коже поблескивали капли.
Арин почувствовал ее взгляд и вздрогнул.
— Кестрель, — вздохнул он и провел рукой по влажным волосам. — Мне не следовало говорить вам такое.
— Ты сказал то, что думаешь.
— Да, но… — Он выглядел усталым и растерянным. — Я бы точно так же разозлился, если бы вы не стали о ней плакать.
Арин вытянул руку, и на мгновение Кестрель показалось, что он хочет прикоснуться к ней, но потом заметила зажатые в его ладони волосы. Свои волосы.
— Она хранила их у себя в доме, — пояснил Арин.
Кестрель как можно осторожнее взяла заплетенный в косичку локон, но ее мизинец все равно коснулся влажной ладони Арина, и тот тут же отдернул руку. Кестрель уставилась на косичку, понимая, что это ничего не меняет. Да, Энай сберегла ее, но это еще ничего не значит. Однако все же немного утешает.
— Мне пора, — сказал Арин, но продолжил стоять на месте.
Его лицо сияло в теплом свете лампы. Кестрель вдруг заметила, что они стоят совсем близко — она почувствовала ступнями, как сильно ковер пропитался водой вокруг ног Арина. Кестрель вздрогнула и сделала шаг назад.
— Да, — согласилась она. — Ступай.
На следующее утро отец появился в ее кабинете, остановился прямо перед Кестрель и решительно произнес:
— Твое затворничество затянулось. Я знаю, ты была очень привязана к няне, и, принимая во внимание обстоятельства, тебя можно понять. Но ты уже пропустила тренировку и урок стратегии. Я не для того тебя воспитывал, чтобы ты падала духом, встретившись с трудностями.
— Все в порядке, отец. — Кестрель налила себе чаю.
Только тогда генерал наконец посмотрел на нее внимательнее. Кестрель думала, что ее глаза опухли и выглядит она неряшливо, но на самом деле была опрятна, а лицо не выдавало горя.
— Что ж, — произнес он. — Прекрасно. Потому что я уже пригласил Джесс. Она ждет внизу.
Кестрель поставила чашку на блюдце и встала.
— Кестрель. — Генерал коснулся ее плеча. В его голосе слышалась странная неуверенность. — Долг каждого ребенка — пережить своих родителей. На службе я часто сталкиваюсь с опасностью. Я бы не хотел… Кестрель, когда я умру, не плачь обо мне.
