Прошло больше тридцати лет, но за это время почти никто так и не прислушался к Андерсону. Тем не менее в конце минувшего тысячелетия идею Андерсона подхватили двое других физиков. Нобелевский лауреат Роберт Беттс Лафлин и именитый физик Дэвид Пайнс опубликовали статью в «Ученых записках Национальной академии наук США». Отталкиваясь от воззвания Андерсона: «Большее — это иное», они объявили, что главная задача физики наших дней «состоит уже не в том, чтобы записать окончательные уравнения, а скорее в том, чтобы систематизировать и понять эмерджентное поведение во всем многообразии его проявлений, включая, по возможности, саму жизнь».
Основная посылка эмерджентной теории заключается в том, что система, состоящая из большого числа взаимосвязанных подсистем, способна к самоорганизации; разнообразные взаимодействия ее частей вызывают поразительно сложные формы упорядочения. Это наглядно показал опыт американского химика Джорджа Уайтсайдса: насыпав в чашку Петри стальные шарики от подшипника, он подложил под нее вращающийся стержневой магнит. Шарики самоорганизовались в концентрические кольца, и каждое кольцо пришло в круговое движение. Конечно, такое поведение должно подчиняться неким правилам, имеющим отношение к магнитным взаимодействиям и тому, что на каждый шарик воздействуют силы трения, но… пока нет никакой надежды найти этим правилам вразумительное объяснение! Тем не менее можно, по всей вероятности, установить общие принципы самоорганизации при эмерджентном поведении и воспользоваться ими для анализа любых сложных явлений, кажущихся необъяснимыми. Таких, например, как свертывание белка или высокотемпературная сверхпроводимость. Уцепившись за кончик нити, мы сможем размотать целый клубок загадок, в том числе тайну жизни.
Энтузиасты идеи считают, что игра стоит свеч. По мнению Стюарта Кауфмана — ученого, занимающегося теорией сложности, — «живые организмы не просто хитромудрая новинка, сляпанная на скорую руку, но порождение глубинных законов природы». По Лафлину, эти глубинные природные законы, они же принципы самоорганизации, служат «подлинным источником важнейших законов физики, включая, вероятно, самые фундаментальные из тех, которые мы знаем».
В 1999 году Лафлин и Пайнс создали Институт по изучению сложной адаптивной материи при Калифорнийском университете. Их целью было объединить ученых для исследования «необъяснимых» эмерджентных явлений и поиска принципов, лежащих в их основе. Мысль, судя по всему, оказалась верной: в 2004 году Национальный научный фонд предоставил институту грант.
Идея открыть целое новое направление в науке, бесспорно, вдохновляет: если мы узнаем, что заставляет шарики бегать по кругу, это может помочь в разгадке не только тайны жизни, но, вероятно, и природы темной энергии или непостоянства альфы. Реальность, однако, неутешительна. Пока — ни единого прорыва, ни намека на озарение, которое изменит наш взгляд на Вселенную. Не заметен и массовый отказ ученых от редукционизма. Не сформулированы даже самые общие представления о том, как могут выглядеть эмерджентные принципы. Это, конечно, вовсе не означает, что Андерсон, Пайнс, Лафлин и Кауфман непременно заблуждаются, но приходится признать: путь от постановки проблемы до ее решения будет долгим и непростым.
Итак, на сегодняшний день жизнь упорно остается аномалией — уникальным, загадочным, проще говоря, «особенным» явлением. С наукой эта ситуация как-то не очень согласуется. Большинство ученых, естественно, отвергают взгляд на жизнь как трансцендентный феномен, созданный «животворящей силой» или, как в Книге Бытия, Духом Божьим. Помимо всего прочего, такой подход прямо противоречит магистральной научной тенденции двадцать первого столетия, исходящей из представлений о нашей заурядности во Вселенной. Кажется, ярче всех эту мысль сформулировал Карл Саган:
«Мы живем на шарике из камня и металлов, вращающемся вокруг банальной звезды — одной из 400 миллиардов, входящих в Галактику Млечного Пути, одну из миллиардов галактик нашей Вселенной, которая, в свою очередь, возможно, лишь единица в очень большом, быть может, бесконечном числе миров… Таковы масштабы, в которые вписано человеческое бытие вместе со всей нашей культурой; и именно эту перспективу следует постоянно держать в уме»[11].
Вот мы и привыкли, как выразился писатель Джордж Джонсон, «упиваться собственной незначительностью». Однако проблема жизни как аномалии отчасти омрачает этот пир духа. Ну, и что же мы можем предпринять, пока сидим да ждем, сможем ли мы объяснить явление жизни или, во всяком случае, воссоздать ее «с нуля», чтобы лишить покровов тайны?
Очевидный ответ — найти жизнь в других местах Солнечной системы. Возможно, воссоздать живую клетку нам трудно оттого, что задача не столь очевидна, как считают Расмуссен, Вентер и другие их единомышленники. Жизнь могла развиться так быстро не потому, что это в принципе несложно, но потому, что она уже в готовом виде прибыла из внеземных пределов. Разумеется, не каждому придется по душе считать себя космическим подкидышем, однако со строго научной точки зрения в такой идее нет ничего возмутительного или невероятного. В начале 1990-х НАСА финансировало исследования метеоритных потоков. Откуда прилетают небесные камешки на Марс, на Венеру или Меркурий и что при этом случается? В течение ряда лет на нескольких настольных компьютерах моделировались траектории тел, выброшенных в космос; результаты были опубликованы в 1996 году в журнале «Сайенс». Как выяснилось, для планет и лун на внутренних орбитах Солнечной системы время разбрасывать камни и время их собирать длится миллиарды лет. Расчеты показали, в частности, что в силу притягивания гравитационным полем Земли всяких космических обломков около четырех процентов камешков, выбитых с поверхности Марса, в итоге приземляются на нашу родную планету.
Теория не противоречит фактам. Состав некоторых метеоритов, найденных в не тронутой тысячелетиями среде, на ледовой шапке Антарктиды, указывает на их марсианское происхождение. Если они попали сюда, когда на Марсе еще была жидкая вода и могла существовать жизнь (сама Земля в ту эпоху таких условий не имела), то почему не допустить, что тамошняя живность, оторвавшись от дома по воле слепого случая, выждала удобный момент и продолжила развиваться как ни в чем не бывало?
Путешествие с Марса на Землю может длиться до 15 миллионов лет, потому что прямой маршрут между планетами никто не прокладывал. За такой срок космические странники должны были получить чудовищную дозу радиации. Однако земные микроорганизмы, как мы знаем, способны «выключаться», прекращая дыхание и обмен веществ на долгие тысячелетия. Да и бактерии-экстремофилы, обнаруженные в серных источниках, в гидротермальных жерлах на дне океана и в ядерных могильниках, не дают повода усомниться в жизнестойкости микробного племени. Земля кишит существами, легко выдерживающими вполне космические дозы жесткого облучения.
С учетом этих обстоятельств трудно возражать тем доводам, что жизнь могла быть занесена на Землю откуда-нибудь из Солнечной системы. Может быть, сотворить жизнь до странности трудно именно потому, что мы понятия не имеем, как она началась? Может быть, Земля — со всеми ее подходящими условиями — не породила жизнь, а лишь приютила ее? Эта гипотеза выглядит особо привлекательно, если мы наряду с ней рассмотрим еще две аномалии, тоже связанные с жизнью. Далее речь пойдет об эксперименте, в ходе которого вроде как были обнаружены следы жизни на соседней планете, и о возможном контакте с внеземным разумом.
