Радуйся, мир
Живот заныл, но я не обратила на это внимания. На носу Рождество, дел невпроворот, а ребенок должен родиться только в феврале. Наверное, что-то не то съела, – подумала я.
Это был 1973 год. Мы с моим мужем Биллом праздновали наше первое Рождество в штате Мэн в нескольких милях от базы, где он служил военным летчиком. Наши родители были далеко, но я решила соблюсти традиции обеих наших семей: начинить гуся каштанами, как делает его мама, и испечь йоркширский пудинг, как моя; нарядить елку в канун Рождества, как делала его семья, и посетить полуночную мессу, как это было принято у нас.
Чего я не предусмотрела в тот день, так это погоды. Снег валил без перерыва огромными пушистыми хлопьями, усыпавшими все вокруг в холодной тишине. От нашего дома до базы было всего десять миль, но Билл добирался домой почти час сквозь густой туман. Мы решили не ходить на мессу, а посидеть дома у камина.
Дома пахло печеным гусем и еловой смолой. Мы слушали рождественские гимны на магнитофоне и веселый треск дров в камине.
Вечер был прекрасный, как на картинке. Меня беспокоили только две вещи: боль в животе и буран за окном.
Около семи часов мы с Биллом легко поужинали – я в основном пила лекарство от несварения. Потом мы начали украшать елку ярко-красными и золотистыми шариками, которые я купила накануне. Я потянулась, чтобы украсить верхушку звездочкой, и тут мою спину пронзила такая резкая боль, что я закричала.
Билл помчался ко мне и помог дойти до ванной. У меня отошли воды, и роды начались.
– Но еще очень рано! – с недоверием пробормотала я, пока мой муж лихорадочно пытался засечь время между схватками. Они будто переходили одна в другую, безо всякой схемы.
– Надо бы поехать в больницу, пока еще можно, – сказал Билл, намекая на погоду.
– Может быть, это ложная тревога? – ахнула я, оправляясь от очередного приступа боли.
– Мы все равно поедем, – сказал он.
Билл помог мне надеть пальто и отнес меня к машине. К тому времени снег превратился в ледяной дождь. Я постелила в машину старые полотенца, муж укутал меня теплым шерстяным пледом и сел за руль. Двигатель гудел, но колеса несколько минут буксовали по гладкому льду.
Наконец машина сдвинулась с места, и мы отправились в путь. Билл включил радио, чтобы успокоиться. Машину заполнил бодрый знакомый мотив хорала «Радуйся, мир», словно незримый хор пел для нас в темноте, но даже эти звуки не помогали мне справиться с болью и побороть растущий страх.
До ближайшего городка было шесть миль. Оттуда до госпиталя военной базы было еще четыре мили, – и погода предала нас. Машина с трудом пробиралась сквозь туман и гололед вниз по холму. Мы двигались по двухполосной дороге, не видя ничего на фут впереди.
– Я не заехал на встречную полосу? – спросил Билл, выключая радио. Он наклонился вперед и вгляделся в темноту: – Господи, я ничего не вижу!
Потом-то я поняла, что он обратился прямо к Господу, как в молитве. Ни позади, ни спереди мы не видели никаких машин, но вдруг, откуда ни возьмись, нас обогнал старый «универсал». Однако он не поехал дальше, а притормозил, освещая нам путь с холма. Мы поехали за ним – другого выбора у нас не было.
«Универсал» медленно увел нас с дороги на парковку церкви на окраине ближайшего города. Сквозь туман я различила припаркованные машины и размытый золотистый прямоугольник церковной двери. Мы проехали за «универсалом» через парковку и остановились у дома приходского священника. «Универсал» поехал дальше.
Я верю – Господь был с нами в ту ночь, когда родилась наша дочка Джой.
Билл выскочил из машины, чтобы позвать на помощь. Священники уже готовились к полуночной мессе в церкви, но матушка была на месте, и она точно знала, что нужно делать. Она вызвала скорую помощь, помогла Биллу уложить меня на заднее сиденье и уселась рядом со мной. Через пять минут под звуки «Радуйся, мир», раздававшиеся в церкви, наша маленькая дочка родилась на свет. К приезду скорой помощи ей было уже десять минут от роду, и она оказалась прекрасной крохой. Ее лысая головка выглядывала из свитера священника, в который мы ее укутали.
Строгая матушка настояла на том, чтобы поехать на скорой до больницы вместе со мной, а Билл последовал за нами на нашей машине.
– Папочка может и сам разок приготовить себе завтрак, – сказала матушка, подмигнув мне.
Она улыбнулась маленькому свертку у меня на руках.
– Назови ее Кэрол, – предложила она. – Или Ноэль, или Глория[1].
– Думаю, мы назовем ее Джой[2], – сказала я, думая о песне, сопровождавшей меня в ту бурную ночь. – И я хочу дать ей второе имя Дороти, в честь моей мамы.
Матушка одобрила мой выбор.
– Дороти означает «дар Божий», – сказала она.
Только через несколько часов, рождественским утром, я вспомнила, что нужно спросить ее о водителе, который помог нам спуститься с холма. Мы не успели поблагодарить его – он исчез, сотворив доброе дело.
