21
Стефани
Живя в семье, легко перестаешь замечать какие-то вещи. Прекращаешь обращать внимание. Это один из способов понять, что живешь в семье. Мы многое воспринимаем как само собой разумеющееся. Кто-то называет это толерантностью, или ленью, или отрицанием. Я называю это – пережить день.
Вскоре я привыкла к тому, каким вредным может быть мой (неофициальный) пасынок. Его скверное поведение было направлено в основном против меня. С Майлзом он всегда оставался дружелюбным. Они любили друг друга так же, как раньше. Как братья. Если бы их дружба начала разваливаться, я бы не затягивая привлекла к этому внимание Шона.
Шон наверстывал упущенное на работе и редко бывал дома. Пока он оставил Ники на меня. А когда Шон приезжал, Ники не собирался тратить свое недолгое время с папой на демонстрацию того, как он зол и несчастен.
Иметь дело с его капризами приходилось мне, и я с радостью несла это бремя. Ради Шона, ради Эмили, ради Ники. Но меня не покидало ощущение, что что-то должно случиться, что-то ужасное разнесет в прах спокойствие. Надвигается опасный, непредсказуемый шторм.
* * *
Когда люди заговаривали о собаках и о том, какие они умные, мой брат Крис обычно рассказывал, как он, гостя у приятеля на Юго-Западе, предпринял вылазку в пустыню – со своими собаками. Собаки лаяли, птицы производили звуки, какие положено птицам, дул ветерок, и вдруг ни с того ни с сего все прекратилось. Собаки и птицы замолчали. Даже ветер утих.
Крис взглянул на землю. Меньше, чем в двадцати футах от него, шипела, свернувшись, гремучая змея. Я помню его слова о том, что тишина тоже может предупреждать об опасности, громче, чем сирена.
Я нашла историю убедительной и захватывающей. Крис рассказал ее, когда мы были с Дэвисом. Дэвис взглянул на него с такой ненавистью и презрением, что на долю секунды я поверила, будто Дэвис знает про меня с Крисом.
Все это отступление к тому, что я привыкла к мелким выпадам Ники и никогда не теряла ни симпатии к нему, ни терпения. А когда он прекратил свои акции – вот тогда я испугалась.
* * *
Однажды Ники вернулся из школы лучшим маленьким мальчиком в мире. До этого он едва говорил со мной и отказывался отвечать, когда я спрашивала, что он делал в школе. Но в тот день он спросил меня, как прошел мой день и что я делала.
Ребенок спрашивает взрослую тетю, что она делала сегодня? Так бывает? Я не стала рассказывать ему, как потратила несколько часов, нашаривая в интернете советы, что делать с ним. Ответила, что просто убиралась дома, и это было правдой.
За ужином Ники сказал, что съест все, что я приготовила – даже вегетарианское. Он совершенно не походил на сердитое дитя, сидевшее предо мной еще вчера. О счастье! Время проявило свою целительную силу. Мы понемногу, шажками, на цыпочках выбираемся из тьмы на свет.
И все же… все же… Мне стало неуютно. Что-то было не так. Не знаю, откуда взялось это чувство, но оно было. Мамская интуиция.
Как будто мир погрузился в тишину, и я услышала шипение гремучей змеи.
* * *
Мальчики прятались. Я это знала. Я слышала, как они перешептываются, как злые дети – заговорщики из фильма ужасов.
Чего они не говорили мне? Почему Ники внезапно стал таким задумчивым? Когда они играли, а я входила в комнату, мальчики смотрели на меня так, словно я прервала тайный разговор.
Однажды ночью, когда мальчики остались у меня – Шон задержался на работе допоздна, – Ники прокрался в гостиную и заявил, что не может уснуть. Я не почитаю ему? Я отвела его в гостевую комнату, которую превратила в его спальню. Я читала ему одну книжку за другой, столько, сколько он хотел. Наконец он сказал, что устал, хотя дети редко это говорят. Я выключила свет и подоткнула ему одеяло. Погладила его гладкий, слегка влажный лоб.
